Луиджи Зойя. Наркомания: патология или поиск индивидуации:

Обращение к наркотикам как коллективная психологическая потребность

Модель посвящения дает ключ к пониманию мира наркотиков в свете архетипических фантазий и символообразования. Мы уже проанализировали те творческие и инновационные аспекты, которые метафорически выражались в происхождении наркотиков из далеких стран. Это экзотическое качество особенно очаровывает уроженцев Запада, но не только их. Опиум, распространенный в Юго-Восточной Азии, был завезен со Среднего Востока. Наркотики, где бы они не появлялись, в целом действуют как посланники из "иного мира", как объективная географическая проекция активированного им фрагмента бессознательного мира. Этот внутренний мир оказывается гранью нашей психической жизни, к которой ограниченная сфера повседневной жизни не позволяет нам прикоснуться, но которая до определенной степени может открыться нам с помощью "соответствующих" сил.

Этнология, культурная антропология и история подтверждают, что в определенных количествах наркопотребление существовало всегда и обычно усиливалось, если общество находилось в состоянии кризиса¹. В самых драматических случаях внедрение наркотиков или борьба против них возникали в период крушения всей культуры, что обычно происходило при колонизации из-за европейской "эффективности" и торговых войн. Автохтонные культуры добивались баланса эго и бессознательного, рациональности и фантазии. Приход европейцев нарушил такой баланс, разделив эти два полюса и непримиримо противопоставив их. Рациональный полюс монополизировался европейцами, а беззащитным и беспомощным аборигенам не оставалось ничего иного, кроме как все дальше двигаться к первобытному бессознательному. Таким образом, американские индейцы, сражавшиеся с торговцами алкоголем, и китайцы, ведущие войны против опиума, были изначально обречены не из-за того, что правительство США и Британская Империя были непобедимы с военной точки зрения, а из-за своих же соотечественников, одурманенных алкоголем или опиумом.

В относительно устойчивой культуре в моменты кризиса подобным же образом повышается коллективное потребление наркотиков, что приводит к усилению официальных запретов на наркотики. Запреты, однако, не способны прекратить потребление наркотиков (достаточно вспомнить Великую Депрессию в США 1919-1932 гг.), в результате оно становится более тайным, усиливаются связи между потребителями, а также становятся более заметными эзотерические и инициатические черты у групп, использующих наркотики.

Образование отдельных субкультур, со своим собственным языком и этическим кодом, почти неизбежно. Юридические и социологические причины для этого очевидны, так как запреты способствуют образованию тайных сект в качестве самозащиты. И все же это объяснение неудовлетворительно, поскольку оно не берет в расчет психологию бессознательного, ограничиваясь этической стороной вопроса. Такое объяснение не учитывает значимость вдохновляющего и возбуждающего характера магии, ритуалов и эзотерического языка, как если бы наркотики сами по себе вызывали потребность в них, и эта потребность сохранилась бы, даже если бы их легализовали, или, по меньшей мере, эта сфера перестала быть криминализированной.

Следовательно, возникновение субкультуры со всеми ее ритуалами неизбежно по причинам, отличным от простой задачи сплотиться перед лицом преследований со стороны закона. Настоящая причина заключается в том, что лишь очень немногие индивидуумы способны сами справиться с глубокими переживаниями. Во время коллективных кризисов инновационный опыт тоже должен быть коллективным. Именно "третий элемент" зависимости из нашей схемы, приведенной в предыдущей главе, поможет понять причины появления субкультур. Он отличается от первого элемента (биологической зависимости) и второго (патологической зависимости), которые являются больше факторами индивидуальной, а не коллективной зависимости. Хотя фрейдистская школа глубинной психологии, делающая акцент на личном бессознательном, могла бы дать более точные клинические рекомендации, тем не менее, она рассматривает данную проблему под более узким углом, чем школа Юнга, которая, обладая теорией коллективного сознания и бессознательного, лучше подходит для культурного анализа.

Как иначе объяснить тот факт, что наркопотребление возрастает, когда культура переживает кризис, а официальные запреты акцентируют эзотерические и инициатические аспекты наркомании? Юридическое толкование расценило бы эзотеризм как попытку обойти официальное осуждение. Фрейдистская психология сфокусировала бы своё внимание на индивидуальных аспектах проблемы. Однако, с юнгианской точки зрения причина в том, что базовая потребность в обновлении активировалась в недрах культуры.

Чтобы понять лучше, как посвящение и наркотики связаны с архетипическими фантазиями, было бы полезно прежде, чем исследовать более насущные проблемы, обсудить миф об относительно простом и изолированном обществе. Таким образом, мы увидим архетипическую тему в ее наиболее чистой форме.

Миф, как своего рода коллективный сон, говорит о бессознательных потребностях всего общества. Влияние отдельных людей на формирование этого мифа не существенно. Мы будем исследовать миф из Арекунской культуры (Центральная Гвиана), описанный Леви-Строссом в работе "От меда к праху"². Простота этого особенного мифа и явная чуждость европейской культуре лишь усиливают его универсальные и архетипические аспекты, давая аналогии для описания наших собственных бессознательных потребностей.

"Миф называется „Происхождение табака и других магических веществ". Он начинается с того, что один ребёнок приводит своих четверых братьев в лес, где им встречаются птицы джа-джа, чей крик означает „Дальше! Дальше!". Лети не ели, хотя захватили с собой немного еды. Они хотят поймать птиц, которые позволяют мальчикам близко подойти к ним без каких-либо трудностей. Однако, мальчики промахиваются. Гоняясь за добычей, они продолжают двигаться все дальше и дальше и, в конце концов, выходят на плантацию, где работают слуги Пайаймэна, Табачного Короля. Слуги пугаются стрел и умоляют мальчиков быть осторожнее, чтобы не повредить всем глаза. Птицы превращаются в людей так, что дети узнают в них своих родителей и соглашаются пойти с ними.

Однако, Пайаймэн хочет завладеть детьми в своих целях, так как птицы, которые заманили их, тоже его уловка. Он желает, чтобы дети стали колдунами, и каждый день назначает им рвотные напитки. Дети изолированы от всех в маленькой хижине, где их не могут видеть женщины. Они извергают рвотные массы в водопад, чтобы „смягчить его шум", и в большую пирогу. Приняв все виды смесей, приготовленных из коры и "душ" различных деревьев, очень исхудавшие, утратившие сознание, дети вдыхают носом пары табачного сока и подвергаются болезненному испытанию - через их носы продергивают в гортань и назад в рот волосяные шнуры. Под конец такого посвящения двое детей совершают то, что им запрещалось, из-за чего они теряют зрение и превращаются в ночных духов. Трое других становятся вполне состоявшимися колдунами-целителями и растут вместе со своим королем. Когда, наконец, король отправляет их назад в деревню, они уже стали совершенно лысыми. Их родителям приходится пережить очень многое, признав своих детей. Молодая девушка, о которой они мечтали, находит их слишком старыми. Раздраженные этим, они превращают её в камень, а членов своей семьи в Духов. Это и есть те Духи, из-за которых сегодня табак колдунов вырастает всего лишь за десять дней, даже без ухаживания за ним. Существует три разновидности такого табака. Он очень крепкий".

Герои мифа, в котором согласно Леви-Строссу термин "табачный сок" относится ко всем наркотическим зельям³, - маленький мальчик и его четыре брата. По традиционной нумерологии⁴ "пять" - сбалансированное число, это также центральный символ совершенного человека. В самом начале повествования основными героями являются не прошедшие инициации дети, не взрослые. У детей есть провизия, но они предпочитают поохотиться на птиц. Символически они отказываются от материальной и физической жизни, чтобы найти нечто возвышенное. Птицы обычно символизируют мысли, фантазии, стремление к духовной деятельности и более высоким формам существования. Предпочтение такого духовного поиска перед чисто материальными целями есть ещё одно необходимое условие посвящения, и, как и ожидалось, это уводит детей с "проторенного пути".

Затем дети рискуют повредить своими стрелами глаза слуг Пайаймэна. Стрела символизирует опрометчивые решения, а также смертельный удел. Учитывая оба этих значения, можно увидеть здесь предупреждение тем, кто обратился к наркотикам не "по велению сердца", а "по велению разума", и тем, кто сделал это слишком поспешно, торопясь прямо к цели. Это предупреждение особенно актуально для Западных людей, чья культура основательно искажена стремлением к достижению любых доступных и зримых целей. С точки зрения мира Пайаймэна, мира наркотиков, опрометчивая и интеллектуальная однобокость влечет за собой риск слепоты, сугубо сознательного отношения.

Птицы, которые приводят детей, в действительности слуги Пайаймэна. Другими словами, фантазия и ошибочное мнение, что наркотики можно попробовать один раз из интеллектуального любопытства без угрозы утратить силу воли, опасное проявление наивности. Фантазии - это сами слуги Пайаймэна. Было бы заблуждением думать, что такие фантазии возникают из сознательного обдумывания и подчиняются нам. Их архетипическое присутствие в том, как человек относится к наркотикам, а точнее, эти фантазии являются инструментами власти наркотиков над человеком. Это относится к тому моменту в мифе, когда Пайаймэн немедленно воспринимает тех детей как своих учеников, хотя дети сами не сознают этого.

В отличие от надежд, взлелеянных западными наркоманами, "получить" от наркотика все и сразу, первой ступенью в ученичестве по этому мифу оказывается самоосвобождение. отречение и очищение рвотой (последнее физически связано с интоксикацией, но имеет и психологическое значение). Как продемонстрировал Элиаде в своей работе "Ритуалы и символы посвящения", рвота в шаманских ритуалах всегдаa связана с очищением. Важно отметить, что в данном мифе рвота наступала сначала, хотя с физиологической точки зрения она была результатом интоксикации. Два других элемента в мифе типичны для инициации - изоляция, особенно от противоположного пола, и прямая связь с природой (например, с водой) и с вегетативным процессом (с "душой" деревьев).

Теперь рассмотрим обряд волосяных шнуров. Символизм волос примерно аналогичен символизму птиц, в обоих случаях есть намек на нечто возвышенное в природе человека. Но волосы, которые также символизируют силу (в случае с Самсоном)), во многих культурах обозначают бессмертие духа, так как растут из головы, часто сохраняются всю жизнь и остаются даже после смерти тела. Даже в нашей собственной культуре отречение от всего мирского часто влечет отказ от волос (по религиозным или военным законам). Существует сложная связь между волосами и посвящением в примитивных культурах⁵.

Тот факт, что в Арекунском мифе шнур из волос продергивается через нос и вытаскивается через рот, мог служить для усиления превосходства неосязаемых или духовных качеств над материальными, представленными здесь едой. Как мы уже сказали, ученик шамана не только соблюдал пост, но и страдал рвотой. Другими словами, парообразные качества наркотиков подчеркивают его магические архетипические качества, подтверждение чему мы также увидим в шестой главе, в случае "ингаляции". Табачный сок в мифе потребляется посвященными через нос, что соотносится с тем, что табачный дым вдыхается, и подчеркивает его магическую силу, часто приписываемую этому веществу. Например, в Южной Америке табак иногда используется для испытания приобретенных шаманских сил⁶.

Наконец, этот миф поднимает уже знакомую нам тему - ужасный риск, которому подвергаются посвящаемые, принимая наркотики, если они не обладают достаточной подготовкой, зрелостью и моральной силой духа. Двое детей слепнут и превращаются в ночных духов. Они не только не приобретают шаманской силы, но захвачены бессознательным и не в состоянии спастись. Оставшиеся трое детей (три - этодинамическое число) стареют со своим "королем", служат шаманскому искусству и власти наркотика. Их облысение означает, что им пришлось пожертвовать какой-то частью своей индивидуальности, чтобы выполнить свою задачу.

Наркозависимость и социальный кризис

Можно сказать, что патологический порог в потреблении наркотиков пересекается, когда острая потребность в них возникает независимо от какой-либо архетипической функции. На этом уровне определенно устанавливается зависимость.

Местные наркотики, такие как алкоголь на Западе, настолько хорошо знакомы, что редко вызывают сакральное отношение, присущее "экзотическим" наркотикам, хотя не следует архетипическую функцию экзотических наркотиков понимать слишком буквально. Архетипическая функция наркотиков ограничивает их потребление, только если сакральное отношение приводит к возникновению действенного ритуала, сопровождающего потребление наркотиков. Это произойдет только, если с веществом знакомятся постепенно и под руководством не циничных спекулянтов, а тех, кто ответственен за священнодействие, у кого самое уважительное отношение к сакральному. В реальной жизни новые наркотики почти всегда появляются по коммерческим причинам и во время культурного кризиса. При такой ситуации новизна или экзотичность - не более, чем приманка. Они разжигают любопытство и делают наркотики более желанными для неподготовленного пользователя. Архетипический элемент, активизированный наркотиком, быстро подавляется, и накропользователь впадает в устойчивую зависимость без какой-либо контакта с сакральным и защиты.

Самым драматичным примером культурной деградации из-за злоупотребления наркотическими веществами являются американские индейцы в прошлом веке. Прежде чем исследовать абсолютно светское потребление алкоголя и сакральное отношение к пейоту в индейской культуре, а также их традиции посвящения и передачи эзотерических истин, нам следует кратко рассмотреть, как различные тенденции современной Америки повлияли на культуру исконных американских индейцев.

В 1960-х -70-х гг. США переживали кризис культуры, хотя, конечно, не такой мощный, с каким столкнулись индейцы веком раньше. Широкое распространение галлюциногенов в Северной Америке (таких как ЛСД, пейот и галлюциногенные грибы) совпало с волной самокритики американцев, порожденной поражением во Вьетнаме и кризисом доверия политическому и военному руководству Западного мира в целом. Потребление галлюциногенов, по-видимому, не зависело от потребления более знакомых наркотиков, которое продолжало расти. Интерес к галлюциногенам был тесно связан с распространением интереса к "аборигенной" культуре. Поскольку военное и политическое главенство США больше не было абсолютным, и вся Западная цивилизация оказалась несовершенной и испытывала потребность в обновлении, то было естественным с культурной точки зрения вернуться к своей аборигенной культуре, завоеванной, но по-настоящему не понятой. Распространение галлюциногенов было тесно связанно с повторным открытием для Запада аборигенной американской культуры - культуры, основанной на посвящении, которое в свою очередь базировалось на концепции "видения". У такого психологического движения были свои пророки (такие как Тимоти Лири), свои Евангелия (книги Карлоса Кастанеды), бесконечные серии эзотерических и инициатических историй о мудрости и проницательности шаманов коренной Америки.

Это движение со временем пошло на убыль и исчезло, но основные "психоделические" идеи оставили свой след в официальной культуре, например в убежденности, что человеку нельзя руководствоваться исключительно рациональными критериями, или, что политические и экономические меры способны удовлетворить лишь небольшую часть настоящих человеческих потребностей. В конце концов, в иррациональном элементе перестали видеть патологию или помеху на пути коллективного психического развития.

Поиск "видения", ключевого элемента в Американо-индейской культуре, был той самой архетипической силой, которая из-за географического синтеза двух культур привела многих американцев в большей степени к галлюциногенам, чем к другим типам наркотиков. "Мастера" такого психоделического движения возможно были наивными энтузиастами, и все же они пытались найти в галлюциногенах нечто сакральное и препятствовали спекуляции на их продаже. С другой стороны, героин был и остается наркотиком, продаваемым и распространяемым только ради наживы. То же относится к распространению алкоголя среди американских индейцев в самый критический момент их истории.

За последнее столетие американское общество пережило возможно самый серьезный культурный кризис, когда-либо засвидетельствованный европейцами. После военного поражения индейские племена в основном селились рядом с Индейскими Агентствами, на которые они полагались в плане субсидий и коммерции. Практически исчезли кочевой образ жизни и охота вместе с процессом индивидуации с ними связанным, а также мифическими моделями, на которых он основывался. Как известно, эта травма почти разрушила их культуру и быстро привела высокой частоте суицидов, болезней и детской смертности. Кроме того, это привело к повальному алкоголизму. Этот "легальный" европейский наркотик резко сократил индейское население и породил губительную зависимость, несмотря на то, что индейцам всегда использовали наркотики, которые с нашей точки зрения были гораздо сильнее, хотя их потребление, конечно, защищалось определенными обрядами посвящения. Вокруг алкоголя было невозможно воссоздать эзотерические обряды, которые могли бы выразить творческие аспекты вещества, или, по крайней мере, ограничить его разрушительную силу. Помимо иного воздействия алкоголя, невозможность уменьшения последствий его распространения обуславливалась как минимум двумя культурными факторами.

Прежде всего, алкоголь был вездесущим. Для индейцев он должно быть казался просто другим аспектом полнейшей неспособности чужестранцев отличить сакральное от профанного, отличительным знаком европейцев. Индейцы жили по племенным законам, где вводилось табу на контакт с определенными предметами, людьми и употребление некоторых слов.

Алкоголь принесли те европейцы, которые презирали их традиции и посвящение, которые несли смерть. Американские индейцы связывали это вещество не с надеждами на возрождение, а с разрушением и смертью. Не следует забывать, что смерть и возрождение - две обязательные фазы в посвящении. Таким образом, можно увидеть, как обращение к алкоголю стало метафорически отражением попытки обновления для тех, кто находился в невыносимой ситуации. Но это была пессимистическая попытка, нечто вроде капитуляции, поскольку ответом на индивидуальный и социальный кризис явился выбор вещества, которое могло обеспечить лишь первый элемент - смерть, но не второй - возрождение.

Стоит ли за алкоголизмом коллективная потребность в суициде? Известно, что распространение алкоголизма сопровождается возрастанием случаев суицида. Можно предположить, что алкоголизм был бессознательной и отчаянной попыткой определенной части общества, утратившей даже малую долю автономии, сохранить свою независимость единственно возможным образом - через саморазрушение.

Можно с уверенностью утверждать, что внезапное внедрение наркотиков из чужой культуры сопряжено большим риском, хотя это более сильно отразилось на американских индейцах, чем на современных американцах. С антропологической точки зрения это явление можно объяснить отсутствием традиций, обрядов и мудрых наставников или старейшин, которые руководили бы потребителями наркотиков и защищали их от потенциально разрушительных испытаний. С психологической точки зрения мы могли бы сказать, что коренная американская культура вошла в контакт с своей тенью неподготовленной, и что эта коллективная тень (Европейский мир) слишком быстро выскочила на поверхность. Известно, что подавление влияет на психический баланс и не может быть сразу устранено, иначе произойдет резкое нарушение естественных психических ритмов. Каждая куль-тура, даже самая примитивная, обладает механизмом интеграции и контроля тени, предохраняющим от чрезмерного удаления от негативных подавленных содержаний и поэтомy дающим шанс понять и постепенно трансформировать их. Так сексуальность не столько осуждается "примитивными" культурами, сколько сакрализируется и привязывается к ритуалам посвящения. Подобное отношение существует к магии и всему сверхъестественному - к ней можно получить доступ, только пройдя особое посвящение, которое в отличие от сексуальности не для всех.

Сила тени может интегрироваться и контролироваться посредством обрядов инициации. Посвящение включает освящение мирских и профанных элементов жизни, а поскольку эти элементы пришли из Европейского мира, в котором эти различия стерты, процесс интеграции тени был крайне сложен для аборигенной культуры. Огромное различие между десакрализированным Евро-американским миром и инициатически ориентированным миром индейцев лучше всего подтверждается тем фактом, что индейцы выражают самые последние попытки сопротивляться европеизации участием в эзотерических и явно инициатических структурах. Стоит особенно отметить религию "Танец Привидения" культ пейота.

"Раненое колено", несомненно, известно всем с 1973 г. как место возрождения организованного национализма коренных американцев. "Раненое колено" -так называлось место последней битвы федеральных и индейских сил, состоявшейся в 1890 г. Если отбросить военную точку зрения, то эта битва была не последней попыткой в индейском сопротивлении. Сопротивление стало культурным, а не военным. Хотя быстрое распространение религии "Танец Привидения" было подавлено армией в "Раненом колене", она вновь возникла в других культурных формах. В этой религии человека посвящали в танец, который, как считалось, способен вызвать силу духов предков (привидений). Тогда вернулись бы древние традиции, вновь появились бы стада бизонов, стихийные бедствия и природные силы (а не индейские воины) стерли бы с лица земли захватчиков.

Противостояние досовременной символической культуры Западу может продолжаться долго, не смотря на поражение в военном или технологическом плане. Сила символа, чувство сакрального и обряды посвящения - всем этим утраченным аспектам досовременных обществ западные люди завидуют и отчаянно пытаются их возвратить. Обещание, данное посвященному в "Танце Привидения", что оружие Федеральной армии будет бесполезным против него, следует понимать метафорически. Ошибка "танцоров" заключалась в понимании этого обещания не на символическом уровне, а на семиотическом. Они не осознали, что неуязвимость индейцев является только символом, средством активизации бессознательных сил. Они проинтерпретировали эту неуязвимость на другой плане, как военное преимущество. Эта ошибка заставляет нас подозревать, что европейский антисакральный прагматизм уже начал просачиваться в индейскую культуру.

Инициатические формулы принадлежат абсолютному и не могут применяться к внешней реальности, разве что в релятивизированном и десакрализованном виде. Другими словами, адепты "Танца Привидения" были бы действительно неуязвимыми, если бы осознавали свою непобедимость как символическую и инициатическую. И тем не менее, в контексте нашего исследования их трагическая судьба не кажется бессмысленной, так как убедительно показывает, что любая тяга к посвящению в большей или меньшей степени бессознательно активирует архетипическую модель, включающую смерть и возрождение, и что хрупкость этих активированных структур может блокировать любую из частей посвящения - и смерть и возрождение.

Пока возрождение является чисто психическим процессом, психическая смерть может быть специфическим и необратимым органическим событием. Если процесс посвящения не дает удовлетворительных и завершенных переживаний, человек может со все возрастающим упорством делать попытки его завершить. Такая настойчивость иногда приводит к интенсификации материального процесса без необходимых соответствующих психических изменений. Это можно наблюдать в тех случаях приема наркотиков, когда архетипического переживания не удалось достичь, и наркопользователь пытается вызвать его все возрастающими дозами. Можно предположить, что каждая попытка при посвящении, если нет адекватного осознания, защиты ритуалами и грамотной культуры потребления вообще, прежде всего активирует элемент "смерти" в архетипической модели, так как это самая первая и самая простая стадия, и поэтому вместо возрождения может буквально случиться органическая смерть. Не найдя символического выражения, потребность всегда будет удовлетворяться буквально.

Вырождение процесса "смерть - возрождение" в соответствующей культурной ситуации приводит к буквальной смерти. Мы рассмотрим этот феномен позже в данной главе. Полезно упомянуть об этом сейчас, так как достаточно логичной выглядит наше гипотеза, что тема посвящения делает человека чувствительным к возможности смерти, и что секта "Танец Приведения" вела многих своих приверженцев к бессознательному коллективному суициду в то трагическое Рождество в местечке "Раненое Колено". Когда все надежды, связанные с религией "Танец Приведения" были разрушены, среди различных племен Западной части США быстро распространился новый инициатический культ - культ пейота.

Пейот - это кактус, произрастающий в зоне от Техаса до Мексики. Его побеги содержат мескалин. Многие ученые соглашаются, что это достаточно сильный галлюциноген, не вызывающий привыкания. Конкистадоры столкнулись с обрядами, связанными с пейотом, но они показалось им незначительным местным культом. В полную силу популярность этого культа расцвела только в последней четверти прошлого века, сразу после окончательной победы Федеральных военных сил. Эта "вспышка" популярности выражалась в количестве (были охвачены самые разные племена) и в качестве (пейотизм, куда бы он не проникал, превращался в основной ритуал). Даже в последнее время пейотизм привлекает внимание своим продолжающимся распространением⁷. В 1951 г. около пятая часть населения Навахо была вовлечена в пейотизм, а в 1964 г.- уже треть населения.

Пейотизм не является культом или религией в истинном смысле этого слова, и нельзя сказать, что пейот является объектом культа (даже несмотря на то, что иногда это движение приравнивали к христианству). Скорее, это средство, используемое, чтобы вызвать определенные видения, носящие характер откровений. Вероучения, связанные с ним, меняются от места к месту и, в целом, являются синкретическим, сочетающими элементы религий разных племен и христианства. (Джон Рейв, один из самых известных лидеров этого движения, крестил адептов, произнося формулу "Во имя Отца, Сына и Святого Духа" и совершая крестное знамение над их головой пейотным соком). Это было в 1955 г., когда была основана церковь коренных американцев в Северной Америке. В официальной декларации об образовании этой церкви подчеркиваются христианские и моральные цели, но уже во второй статье есть упоминание о "таинстве пейота". Строительство церкви и подчеркнутая приверженность христианской традиции выглядят как средство защиты от преследований со стороны властей. Для наших целей интересно отметить, что этот культ сохранил черты спонтанного движения, связанного с посвящением, и что он очень символичен для сегодняшних дней.

Объектом культа в сущности служат видения, получаемые через пейот, а заявления о том, что часто видят именно Христа, больше похожи на оправдания. Символическая природа этого видения типично юнгианская. Социолог Брайан Уилсон пишет:

"Только поедая пейот, можно было обрести мудрость. Ее невозможно описать или раскрыть, потому что слова не в силах ее передать... Группа „избранных", следующая Пути пейота, - это группа людей, соединенных особой мистической связью. Посторонние не могут проникнуть на их мистерии и понять их значение. Но существуют также этические требования... Говорят, что пейот сложен в применении. Ведь в нем источник силы, и человек должен вести правильный образ жизни, иначе пейот устыдит, опозорит его. Не так просто его жевать, и иногда звучит инструкция: готовясь к мудрости, готовься к страданиям. Поэтому собрания адептов носили характер суровых испытаний и постижения своей значимости. Это могло привести к плохим последствиям и чувству вины... Говорят, что сам Пейот обучал людей этической системе - Пути пейота"⁸.

Неудивительно, что в некоторых племенах для обозначения пейота использовали слово "лекарство". Наконец, следует здесь отметить, что этот культ символичен ("символ" происходит от греческих слов syn и ballein, что означает "сводить вместе"), так как ему удается соединить христианские и анимистические элементы, а также примирить всего за несколько лет культуры разных племен, не просто сильно отличающихся друг от друга, но и строго придерживавшихся своих различий.

Во-вторых, пейотное движение спонтанно выросло из пепла революционных движений, таких как религия "Танец Привидения". Фактически, многие лидеры перешли из одного культа в другой. Однако, у пейотизма было больше шансов выжить, так как он не пророчил изгнание захватчиков, а принимал часть их культуры, например, элементы христианства. Пейотизм не был отчаянной попыткой защититься, он успешно вел к сплочению группы вокруг новой культуры, которая не была ни культурой прошлого ни ассимилированной европейской культурой. Семена этой новой перспективы сеялись на личную, внутреннею почву. Осознание необычайно жестокого и фактически уже непоправимого положения человека привело многих к крайнему отречению от мира. Единственным настоящим коллективным аспектом осталась крепкая связь с общиной, практикующей ритуалы. По классификации Брайана Уилсона это движение называется интроверционным. А ответ на зло, предложенный религией "Танец Привидения", называется революционным.

Эти исторические и социологические моменты стоило отметить из-за явной аналогии между судьбой религии "Танец Привидения" и судьбой современных протестных движений. Большинство таких движений протеста растворяются, как только утрачивается цель - достижение политической власти (революция). Эзотерические группы (интроверсия), включая террористические группы (имеющие явно инициатический характер), и все более распространяющиеся группы наркопользователей возникают параллельно, а часто в прямой связи с движениями протеста. Если эти группы (на первый взгляд, такие непохожие), рождаются одна из другой, то у них должно быть нечто общее, например, эсхатологические ожидания, в большей или меньшей степени сознательно переживаемые как революционными, так и эзотерическими группами.

В-третьих, пейотное движение было связано с посвящением в каждом аспекте. Известно, что посвящение можно разделить на две основные модели: коллективное посвящение (юношеские и подростковые ритуалы, предназначенные для всех) и индивидуальное посвящение (в тайные общества или шаманизм для немногих избранных). Индейцы Великих Равнин считали поиск видения обязательным этапом для юношества и многих других моментов жизни, а пейот был средством достижения этого видения. В племенах с сильными традициями шаманизма (например, у Мескалеров) пейотом главным образом распоряжались шаманы. Со временем ситуация изменилась: теоретически, каждый мог быть допущен к обряду, но на деле, не каждый удостаивался чести его пройти. В отношении индейцев в целом, посвящение стало, по крайней мере потенциально, частью их всеобщего наследия. И хотя больше не существует чистой индейской культуры, независимой от европейской, посвящение в пейотизм сохранилось только у индейцев.

Культ пейотизма претендует на место в культурном наследии коренных народов Америки. Пытаясь вернуть утраченное ими достоинство, пейотизм приписывает группе верующих обладание трансцендентальными ценностями. Здесь просматривается еще одной яркая аналогия с маргинальными группами "аутсайдеров" в нашем собственном обществе.

В-четвертых, пейотное движение решительно осуждает употребление алкоголя. Другими словами, этические принципами пейтизма просты и моралистичны. Они включают в себя братство, семью, работу, осуждение лжи и сексуальной неразборчивости. Упомянутый ранее Джон Равен был быв-шим алкоголиком, обращенным в пейотизм.

С одной стороны, пейотизм - это специфически индейское явление, попытка восстановить чувство национальной идентичности и связь со своими традициями, отличными от традиций захватчиков. Однако, с другой стороны, он служит подтверждением существования определенного фанатизма и нетерпимости в подготовительных группах и среди обращенных (и, следовательно, у наркопользователей). Можно сказать, что эти новообращенные пытаются наверстать упущенное время или проявляют прозелитизм подобно Святому Павлу с его неистовым усердием в вере или подобно поведению многих членов движения Анонимные алкоголики. В любом случае человек, который выбирает определенный наркотик, демонстрирует недоверие к другим веществам.

В-пятых, следует наконец рассмотреть, как именно происходит пеиотная церемония. Обряд осуществляется ночью, символически это подтверждает, что его целью является нахождение контакта с бессознательным, и что первоначальной задачей культа было усилить видение, которое ранее приходило благодаря обычным сновидениям, которым индейцы придавали значение центральных религиозных переживаний в своей жизни.

Во время церемонии звучат молитвы и песни. Во многих тайных обществах к церемонии допускались сначала только мужчины (хотя главенствующими были женские божества, хотя в мифе народа Киова рассказывается, что пейот раздавался мужчинам женщиной, и хотя участники во время церемонии собирались вокруг насыпи в форме луны, которая является женским символом во многих культурах). Ночью бьют барабаны, участники выпивают воду и испытывают рвотные приступы, что считается полезной практикой очищения.

В целом, пейотизм можно оценить, как коллективное движение и индивидуальный опыт, целью которого является психическое обновление индивидуума и группы людей с помощью новых сил или элементов, пришедших благодаря наркотически стимулированным видениям. С психологической точки зрения нелегко установить, в какой мере пейотизм, появившийся в качестве альтернативы религии "Танец При- видения", является творческой сублимацией, или же это шаг назад к защитной рационализации. Одно несомненно, это явления взаимозаменяемые. Возвращаясь к трехступенчатой схеме наркозависимости, можно утверждать, что эти движения могут служить заменой друг друга, если достаточно выражен третий - архетипический элемент. Понятно, что, например, алкоголь может заменить пейот на первых двух стадиях, но не на третьей, из-за символической бедности связанных с ним ритуалов.

Самый важный миф о пейотизме описывает функцию обновления. Опять процитируем Брайана Уилсона: "...индейская девушка, бродила по холмам, скорбя по не вернувшимся с войны братьям, думая, что они погибли. Она заблудилась. Изнуренная горем, девушка прилегла и заснула. Во сне к ней явился дух Пейота и пообещал, что ее братья вернутся. Там, где покоится ее голова, она найдет то, что поможет вернуть братьев. Дух дал дальнейшие указания и исчез. На следующий день она выкопала пейот именно в том месте, где покоилась ее голова во время сна. Она вернулась в лагерь с растением и рассказала о своем видении. По ее указанию был установлен священный идол на холме в форме полумесяца. Индейцы пели песни, поизносили молитвы, ели пейот, и старцам пришло видение о том, где странствовали их войны. Воины вернулись из вражеской страны, и с тех пор индейцы потребляют пейот с песнями и молитвой, чтобы они увидели видения и познали вдохновение. А ту молодую девушку, которая первая принесла пейот, стали почитать как женщину Пейота"⁹.

Миф повествует о такой психической ситуации, в которой присутствуют как мудрость и традиции (старцы), так и чувства и творчество (девушка). Здесь нет места волевым поступкам или динамическим качествам эго (воинам). Эти силы могут вновь открыться или претерпеть обновление через вызванные пейотом видения, так как это вещество действует в качестве посредника между элементами сознания и теми элементами, которые были утрачены или стали бессознательными. Пейот играет ту же самую роль, какую в нашей культуре выполняет психоаналитик на индивидуальном плане. Со всеми своими обрядами пейотизм представляет собой поворотный пункт от традиционного потребления наркотиков к более современному. В контексте традиционной индейской культуры центральное значение имеет видение, его коллективный смысл. Наркотик, сам по себе, вовсе необязателен. А в современном использовании наркотиков видения, если они вообще возникают, утрачивают свою важность, свою са-кральность и коллективную значимость.

Ассасины

Чтобы лучше понять связь между психикой и этими двумя факторами (наркотики и посвящение), а также их отношения между собой, важно иметь натренированное архетипическое воображение. К сожалению, коллективные ценности и рациональные сознательные категории нашей культуры вряд ли могут помочь в этом. Это гораздо сложнее, чем просто избавиться от предрассудков.

Архетипическая фантазия производит столь глубокое впечатление, что категории и предрассудки нашего мышления не способны его подавить, и мы начинаем применять те же категории для описания переживаний, вызванных архетипом. Всякий раз, пытаясь выразить себя, мы вынуждены соотносить себя с культурой, в которой мы живем. Мы предаемся удовольствию лениво блуждать мыслями, пока какое-нибудь событие, мифическое или настоящее, случившееся с туземцами, не впечатлит нас до такой степени, что в глубине нас откликнется аналогичная архетипическая фантазия. Это как, закрыв глаза, слушаешь этническую музыку и уносишься куда-то за ее звуками, что помогает понять церемонию, во время которой играла эта музыка. Понятно, что подача исторической и этнологической информации, не относящейся прямо к контексту обсуждаемого, подобно лишнему блюду будет выглядеть поступком дурным и раздражающим. Нас, аналитиков, часто обвиняют в том, что мы "копаемся" в жизни примитивных народов в поиске полезных для нас элементов вместо того, чтобы углублять свои непосредственные профессиональные знания. Но если нашей целью является прослушать музыкальный отрывок или песню, с закрытыми глазами, чтобы понять, есть ли в нас ощущение охотника, и зажигается ли в нас желание танцевать, то наш подход не столь уж бесполезен. Поскольку мы, например, не антропологи, стремящиеся глубоко понимать древнее сообщество охотников на бизонов, а психологи, исследующие, есть ли в нас самих элементы, общие с теми, что вдохновляли различные народы на охоту. Слушая тот музыкальный отрывок или ту песню, мы надеемся почувствовать в себе древнего первобытного охотника.

В психологии, к сожалению, невозможно строго придерживаться критериев научной объективности, так как психический индивидуум является и объектом наблюдений и наблюдающим субъектом. Самый разумный способ справиться с таким противоречием - это просто принять его. Вот почему самой главной частью обучения аналитика является его собственный личный анализ. Так что, продолжая исследование, мы приносим извинения за любые возможные искажения. допущенные в описании неевропейских культур. Нам бы хотелось предложить для изучения еще одну легенду, которая помимо основной темы употребления наркотиков, рассказывает об образовании эзотерической секты. Допуск в эту секту, тайное общество "Аламут", был исключительно сложным, связанным с самыми удивительными ритуалами посвящения.

Невозможно определить из имеющейся информации, до какой степени история здесь искажена по вине азиатских источников, и насколько по вине европейских. Из доступных работ о секте "Аламут" самая значительная принадлежит Марко Поло. История, которую мы перескажем своими словами, выглядит так:

"У одного сильного человека, известного как „старец с горы", были самые красивые сады, которые только можно было представить. Там текли молочные, медовые и винные ручьи, а на лугах танцевали и пели красивые молодые девушки. Время от времени старец давал таинственный напиток какому-нибудь молодому парню. Тот лишался чувств, и его относили в сад. Пробуждаясь, юноша убеждался, что попал в рай. Затем старец давал выпить эту жидкость снова, и на этот раз забирал юношу во дворец. Проснувшемуся молодому человеку приказывали кого-нибудь убить. Убийцу уверяли, что если он выполнит приказ, его вернут в райский сад старца. Если же он будет убит, его ожидает более или менее та же судьба согласно Корану. Не стоит даже говорить, как умело выполнялись убийства, и долгое время каждый в той местности подчинялся старцу и платил ему дань."

Членов этой секты называли "гашашин", что означало в арабском языке "люди гашиша" и стало позже произноситься как "ассасин" (убийца). Их террор прекратился, когда их уничтожили татары в середине XIII в.

Эти истории всегда оказывали мощное воздействие на воображение европейцев, а в начале XIX в. они стали объектом серьезного изучения. Французский востоковед Де Саси отождествлял "людей гашиша" с экстремистской шиитской измаилитской сектой, которая после 1000 г. н.э. сражалась как против ортодоксального мусульманства Халифата, так и против крестоносцев, проливая кровь в Персии и Сирии. Секта состояла из небольшого числа членов. Следовательно, она никогда не участвовала в крупных сражениях, но совершенствовала систему политических убийств, которая постепенно сделала ее непобедимой. Слово "убийца-фанатик" (assassin) происходит от "ассасин", арабский корень которого указывает на ритуал употребления гашиша, проводимый чтобы не бояться смерти и не расстраиваться из-за смерти других.

Следует отметить, что различные истории, включая те, что были восстановлены экспертами-востоковедами, достаточно неопределенно называют использованный наркотик - что-то между гашишем и опиумом. Рассказчики этих историй, по-видимому, не особенно интересовались наркотиками, они хотели сохранить неясность изложения, чтобы подчеркнуть эзотерические и мистические моменты, которые наше архетипическое воображение ассоциирует с наркотическими инициациями.

Не доказано, что ассасины ритуально использовали га-шиш перед убийствами, хотя приверженцы данной теории считают это традицией исламской культуры. Некоторые даже полагают, что такую практику возобновили во время войны арабов против французов в Алжире.

Самые последние исследования пролили некоторый свет на тайны этой секты. Ассасины были тщательно отобранной элитной группой преданных своему делу людей. Группа была исключительно мужской (как и многие тайные общества), с интенсивными мистическими практиками и фанатичной убежденностью в своей правде. Кажется неслучайным, что коллективное европейское воображение определило секту "Аламут", игнорируя всю сложную историческую правду, как прототип криминальной организации, что недвусмысленно отражено на нашем языке. За исключением немецкого языка, основные европейские языки используют слово "ассасин" для обозначения человека, совершающего преднамеренное убийство, хотя в этих языках уже есть другие слова для убийц.

Негативная проекция является самым простым способом обращения с чем-то удручающим и одновременно шокирующим и непознаваемым. Поскольку существует необходимость в осуждении зла, то создается система, позволяющая удержать интерес к таинственному элементу посредством упрощенных суждений, преодолевающих сложность и амбивалентность, с которыми сопряжено все таинственное. Мы всегда так поступаем - стоит только подумать, с какой легкостью мы выражаем свои отрицательные суждения в адрес богатых, сильных, знаменитых людей, хотя не знаем их вовсе. Легко согласиться, что существует потенциальная опасность впасть в предрассудки, выражая свое мнение о наркоманах или террористах. Обе эти группы тесно связаны со смертью, гораздо сильнее, чем средний человек. Часто они - именно те, кто несут смерть (первые - себе, вторые - другим людям). Они действуют так, как будто наделены властью преодолевать табу, что провоцирует скандалы и вызывает тайную зависть.

Слишком мало внимания уделяется тому, что бессознательная зависть, отрицанию которой служат наши примитивные негативные проекции, является не только завистью к возможности употреблять наркотики или стрелять в кого-нибудь, но и завистью к посвященным, к тем, кто в контакте с другим измерением бытия, кому открылась истина или даровано блаженство, недоступное простому среднему человеку. Эта гипотеза помогает нам лучше понять, почему история про "Аламут" с западной точки зрения была пропитана терроризмом и наркотиками. ("Аламут", между прочим, означает "гнездо орла", что важно, так как метафоры о полете и высоте часто связаны с посвящением и наркотиками). Благодаря крайне суровому эзотеризму группы, с одной стороны, и ее полному уничтожению татарами, с другой, люди, которые говорили об этой секте в течение нескольких веков были, к сожалению, не ее сторонниками, а только противниками. Враги секты говорили только о ее негативных аспектах, поэтому трудно отличить реальность от моралистических фантазий или теневых проекций говорящего. Из последних исследований и раскопок стало известно, что структура такой секты состояла из самого строгого среди известных религиозного посвящения, а наркотики и терроризм носили лишь вспомогательный характер. Популярные легенды должны быть на доступном для своего времени языке, а поскольку посвящение исчезло на Западе, воображение европейцев застряло на "верхушке айсберга", на самых очевидные явлениях, способных зажечь сильное любопытство - наркотиках и терроризме. Такая ситуация сохраняется и сегодня. Мы немедленно интересуемся материальной активностью тех групп, о которых нам известно слишком мало, но мы не осознаем, что на самом деле именно атмосфера посвящения вызвала наше любопытство к этой группе.

Есть много элементов в Аламутской легенде, которые поражают нас тем, что несут сказочные характеристики вне зависимости от той особой культурной ситуации, в которой появилась легенда. Короче говоря, они, несомненно, архетипичны. Этими элементами являются старец, оказавшийся мастером злодеяний; суровое неестественное отделение по-свящаемого от внешнего мира; отсутствие независимой воли у посвящаемых в отношении сознательности и морали; недостаток конкретной информации по ритуалам секты - очищения, отречения от мира и других. Кажется, что первая фаза посвящения Аламута, фаза отделения и смерти, была сокращена и спроецирована на тех, кто не являлся членом секты. Таким образом, испытание смертью сохраняется для врага.

Нас поражает аламутское отношение к наркотикам - высокопарное или упрощенное или же абсолютизированное, вытекающее из упрощенной или абсолютизированной идеологии. Убийство внешнего врага могло быть аллегорической бессознательной репрезентацией постепенного растворения начальной идентичности посвящаемого (секта боролась против более ортодоксального исламского мира) вместе с той частью его личности, которая еще не была вовлечена в круг наркопользователей. "Кто-то другой" погибает, но не собственное эго посвящаемого. Процесс аламутского посвящения с повиновением злодейскому мастеру, с явной тенденцией к ограничению, а не обогащению внутреннего опыта, можно отнести к "отрицательному посвящению" (по классификации, приведенной во второй главе).

Однако, в целом у легенды есть смысл предупреждения об опасности, особенно в части процветания секты горделивого старца, сменившегося ее внезапным и полным крахом, как если бы эта история была притчей о смирении гордыни, о безрассудном и несущим зло употреблении наркотиков. Эту историю можно было бы интерпретировать, как предостережение против посвящения, происходящего без смирения сердца и разума, или как предупреждение о наступающем вырождении секты, когда она начинает слишком гордиться своей эзотерической властью. Поскольку в большинстве историй об этой секте делается акцент на ее таинственности, а не на употреблении наркотиков, по-видимому, реальная опасность заключается именно в первом.

Преобладание отрицательных элементов в историях об Аламуте заставляет нас насторожиться, особенно, если считать, что эти рассказы соответствуют исторической реальности. Помимо неясных рассказов о секте, циркулирующих в Средневековой Европе, ученым приходилось до недавнего времени полагаться на записи, сделанные ее противниками, которые после разрушения самой секты также уничтожили все ее документы. Остается вероятность того, что посвящение в секту давало доступ в мир веры и важной эзотерической мудрости. Повод для этих подозрений вырастает из-за того, что по Европе и Среднему Востоку распространялась только отрицательная информация о секте, а ее название стали использовать для обозначения самых худших преступников. У нас нет доказательств (хотя эта тотальная антипатия уже может считаться некоторым доказательством), но судьба Аламутской секты соответствует коллективной тенденции в отношении посвящения к усилению центральных властных структур и к устранению побочных. Чего достигла эта тенденция, так это некритического принятия обществом позиции осуждения инициатических групп, обладающих значительной автономией. Достаточно вспомнить о гонениях на тамплиеров и альбигойцев, проводимых под руководством Церкви.

Естественно, такой морализм наиболее жестоко преследовал группы, уже достигшие более или менее абсолютной автономии с помощью выработки независимого "видения" и идеологии, отделения от окружающего мира, как функционального, так и эзотерического, а также, возможно, посредством создания особой мистической атмосферы через практику измененных состояний сознания (бичевание, наркотики и.т.д.). Схематическая природа такого моралистического осуждения показывает, что доминирующая культура в Средние века уже была нацелена на устранение эзотеризма и подлинных инициатических движений. Это продолжается до на-ших дней (возможно даже сильнее, учитывая преобладающий коллективный императив рационализма). Поэтому для выражения этих двух явлений остается только негативный путь.

1. Обзор о связи между социокультурными процессами и потреблением наркотиков есть в "Курьере ЮНЕСКО", 25, январь 1982.
2. C.Leui-Strauss. From Honey lo Ashes. N-Y. Harper & Row, 1973.
3. Табачный сок является относительно сильным наркотиком в экваториальной Южной Америке согласно книге Харнера "Галлюциногены и шаманизм".
4. Числовой символизм взят из словарей символов, особенно из французского "Словаря символов" Шевалье и Гирбранта.
5. См. Е. Leach. "Magical Hair", in .1. Middleton, ed.. Myth and Cosmos. Austin: University of Texas Press, 1967, pp. 102-103.
6. См. книгу Шевалье и Гирбранта, т. 4, с. 250.
7. Более подробная информация о "Танце Привидения" и культе пейота дана в 9 и 13 главах в работе Уилсона "Магия и Тысячелетие" и в других работах.
8. Wilson. Magic and the Millenium, pp. 421-422.
9. Wilson Magic and the Millenium, pp. 420-422.