16 августа 1984
Дорогой Дневник!
Еще никогда в жизни не была я в такой растерянности. Сейчас ровно половина
шестого утра, а я так дрожу, что едва в состоянии держать ручку. Только что я
снова была в лесу. И заблудилась. Но кто то меня вел. Мне кажется, я очень
плохой человек. С завтрашнего дня начинаю новую жизнь. Не буду думать ни о чем
таком. Не буду больше думать о сексе. Может, он перестанет являться, если я
очень постараюсь быть хорошей. Может, мне удастся стать такой, как Донна. Она
хороший человек. А я плохая.
Лора.
Р.S. Обещаю, обещаю, обещаю быть хорошей!
31 августа 1984
Дорогой Дневник!
Я ничего не записывала в тебя целую вечность, потому что я так старалась быть
счастливой и вести себя хорошо, все время находясь среди людей, чтобы не быть
одной и не дать воли плохим мыслям. Но сегодня я не могу больше молчать: слишком
много всего накопилось.
У меня начались месячные. Это не совсем то, что я думала. На следующей неделе
идти в, школу, а тут такое самочувствие. Утром я встала с кровати и вдруг вижу
кровь. Я позвала маму, и она, понятное дело, устроила из этого целую историю.
Хотя я просила ее никому ничего не говорить, она тут же позвонила папе. И
теперь, наверное, в «Грэйт Нозерн» все все знают. Мне просто нужны были эти
проклятые тампоны или как там они называются, а она вместо этого начала мне
объяснять, что я теперь стала женщиной и все такое прочее. Ну, хорошо. Хорошо.
Событие это не рядовое. Но моя жизнь от этого может стать только хуже, если не
проявлять осторожности. Сейчас, во всяком случае, у меня колики и я лежу в
кровати.
Мама передвинула ко мне в комнату телевизор - весьма мило с ее стороны, - на
моем животе грелка, а рядом на ночном столике гора аспириновых таблеток.
Телевизор меня не особенно интересует, так что я снова осталась один на один со
своими мыслями о жизни и о… других вещах. Мне кажется, то, что выходит сейчас из
меня, должно было бы стать источником жизни для какого то другого существа. Я
радуюсь, что больше во мне нет никого. Во всяком случае, ребенка.
Иногда я думаю, что внутри меня кто то находится, но это как бы и не во мне, а в
ком то, мне неведомом. Порой я даже вижу эту неведомую «ее» в зеркале. Я вовсе
не уверена, что мне когда нибудь захочется иметь детей. С родителями или людьми,
которые ими становятся, что то происходит. Мне кажется, они забывают, что сами
когда то были детьми и кое какие вещи порой могут смущать или огорчать их
собственных детей, но они или забывают об этом, или сознательно не обращают
внимания. Со мною поздней ночью происходит иногда множество дурных вещей, так
что я, вероятно, никогда хорошей матерью не стану. От этого мне делается
грустно.
Рада я одному. Юпитер лежит рядом со мной на кровати, и тихонько мурлычет. Как и
ты, он никогда не будет меня ругать.
Лора.
1 сентября 1984
Дорогой Дневник!
Груди у меня болят, и, по моему, это как то глупо, потому что они ведь такие
маленькие. Должна, правда, сказать, что они больше, чем были на прошлой неделе,
и уж, конечно, выгладят гораздо красивее. И у них такие упругие маленькие
розовые соски. Но, Господи, как они болят.
Мама зашла раньше обычного, и мы очень мило с ней поговорили. Я сказала ей, что
не надо было ничего рассказывать папе о моих месячных. Тут она извинилась, но
заметила, что поступила так единственно из за того, что знала: он будет
гордиться своей маленькой девочкой, которая отныне стала женщиной. Она поменяла
воду в грелке и долго массировала мне живот. Все это время нам ничего не надо
было говорить друг другу, но я все же чувствовала, что наш разговор
продолжается.
Потом она легла рядом со мной на кровать и тихо выскользнула, только когда я
примерно через час заснула у нее на плече. После того как я проснулась, мы с
мамой распили на двоих бутылку содовой, и впервые за долгое время я
почувствовала, что мы по настоящему с нею близки.
Надеюсь, сегодня ночью я буду спать без сновидений.
С любовью, Лора.
9 сентября 1984
Дорогой Дневник
Я открыла в себе нечто новое. Помнишь ту ночь, про которую я тебе рассказывала,
когда я проснулась от охватившего меня блаженства? Ну, так вот! Я обнаружила,
что у меня на теле имеется одно место, и оно позволяет мне вызывать это ощущение
в любой момент. Теплое, чудесное место, где все остальное растворяется, оставляя
меня один на один с моим блаженством. Маленькая, потайная красная кнопка. И
здесь я полная хозяйка. Наконец то есть нечто, способное унести меня прочь, так
же как и мои грезы. Я могу добиваться этого, лежа в кровати и нежно лаская
кончиком пальца заветное место. До чего приятно! Можно делать это и в ванне с
помощью водяной струи (вот уж не думала, что ванна в состоянии доставлять такое
удовольствие). Можно под душем, когда на тебя сверху нежно льется вода.
Я извиваюсь и подпрыгиваю у себя в постели, и мне иногда приходится накрывать
голову подушкой, чтобы было совсем темно. И еще, чтобы никто не слышал моих
вскриков. Это же все таки тайна. Хорошая она или плохая, но она доставляет мне
наслаждение, и никто не должен знать о ней, кроме тебя, дорогой Дневник.
Ну и неделя! Сначала мои месячные и все, что с ними связано, а теперь это
сладостное, как мед, открытие. Сейчас я чувствую себя по настоящему женщиной, и,
наверное, не далек тот день, когда я смогу разделить эту тайну со своим
избранником.
Спокойной ночи! Спокойней ночи! Спокойной ночи!
Лора.
Р.S.
Всем сердцем надеюсь, что не совершаю ничего дурного этими своими
прикосновениями. Надеюсь, все девочки поступают точно так же, и мне не грозит в
будущем никакое наказание.
15 сентября 1984
Тому, кто посмеет это прочесть
Никак не могу примириться с мыслью, что перестала верить родителям и друзьям.
Теперь я точно знаю, что кто то брал и читал мой дневник, и этих «кто то» могло
быть даже несколько. Теперь я уже долго не буду ничего записывать в этом
дневнике, если вообще буду. Ты, кто прочел мои записи, разрушил мою веру вправо
тайны личной жизни. Кто бы ты ни был, ненавижу тебя за это!
На этих страницах я записывала то, что и мне самой было бы страшно или стыдно
перечитать… Я верила, что только я одна вправе листать эти страницы и только
тогда, когда пожелаю. Многое здесь терзает и сбивает с толку меня самое. Но оно
необходимо мне, чтобы мои тайные мысли выплеснулись наружу, и я смогла отогнать
их прочь от себя.
Пожалуйста, не трогайте этот дневник. Я вполне серьезно.
Лора.
3 октября 1985
Дорогой Дневник!
Прошел год, даже больше, пока я решилась вновь начать говорить с тобой. Мне
удалось найти тайник, о котором я, правда, не буду распространяться на тот
случай, если тебя обнаружат в другом месте, и кто то станет совать свой нос в
мои тайны.
Я знаю, это не твоя вина, что тебя нашли и как воры проникли на твои страницы,
но мне потребовался долгий срок, чтобы перестать бояться поверить тебе мои
мысли. Много, много всего произошло с тех пор, как я в последний раз обращалась
к тебе, и многое из этого всего доказало, что мои представления о мире, в основе
своей жестоком и печальном, оказались справедливыми, как подтвердило время.
Я не верю никому и лишь изредка - самой себе. По утрам, днем и вечером меня
терзает одно и то же: что есть добро, а что зло? Я не в силах понять, наказывают
меня за что то, сделанное мною неправильно, о чем я даже не помню, или же
подобное происходит с каждым и я просто слишком тупа, чтобы это осознать.
Во первых, я обнаружила, что не папа подарил мне Троя. А сделал это Бенжамин
Хорн. Детали опускаю, но как бы то ни было, я невольно услышала, как Одри
ссорилась из за этого со своим отцом. Я была тогда у них в «Грэйт Нозерн», чтобы
повидаться с Джонни. Это брат Одри, еще один ребенок Бенжамина. У Джонни
отставание в развитии. Он старше, чем я, но у него ум маленького ребенка. Так,
во всяком случае, говорят врачи.
Иногда я думаю, что он специально помалкивает, потому что куда интереснее бывает
просто слушать людей, чем разговаривать с ними. Единственные слова, которые он
произносит, это «Да» или «Индейцы». Он без ума от индейцев, постоянно носит
индейский головной убор из замечательно красиво раскрашенных перьев и полосок
цветной кожи. Для него мир - это странная смесь счастья и страдания, и мне
кажется, я понимаю Джонни гораздо лучше, чем многих других людей. Может быть,
надо выкраивать больше времени для общения с ним. Его так часто бросают одного.
Я в восторге, что у меня есть мой пони, мой Трои, и обожаю кататься на нем
верхом, прогуливать его или просто смотреть, как он пасется. Но теперь я
испытываю чувство неловкости за папу. Как будто он перестал быть правдивым
человеком, каким был всегда, после того, как сказал, что Трои - это его подарок.
Не знаю, может, так хотел Бенжамин. Но в любом случае, я всем этим очень
заинтригована и чувствую, что обязана Бенжамину больше, чем папе.
Иногда я начинаю думать, что лучше бы уж мне не дарили никакого пони: тогда я не
потеряла бы своего уважения к отцу, а Бенжамин оставался бы для меня просто
Бенжамином. И самое плохое, что мы с Одри теперь никогда в жизни не сможем
дружить. Мне даже немного не по себе, что всему виною я. Но вместе с тем это
вызывает во мне чувство своей силы. И почему это такого рода вещи случаются
именно со мной?
Знаешь, мне кажется, что из всех людей на свете доктор Хэйворд действительно
меня любит. Он бескорыстен, добр, и у него для меня всегда находится нежная
улыбка, которая меня вдохновляет или прощает - словом, дает мне то, чего в
данный момент жаждет моя душа. Тринадцать лет назад он помог мне прийти в этот
мир и на короткий миг прижал к своей груди мое маленькое тельце. В своем
воображении я рисую себе этот момент как один из самых светлых в моей жизни. Я
люблю доктора за то, что он прижал к себе меня, этот испуганный маленький
комочек, только что открывший мир воздуха и света, за то, что он внушил мне
уверенность, не сказав ни единого слова. Я знаю, если понадобится, он снова
поддержит меня.
Он из тех, кого я с удовольствием видела бы каждый день. От него исходит
нежность дедушки и вместе с тем всегда ощущаешь твердую поддержку, совсем как у
отца.
Вернусь после ужина. Осталась еще масса новостей.
С любовью, Лора.
3 октября 1985 (позже)
Дорогой Дневник!
Сегодняшний ужин просто прекрасен. Еще бы, одно из моих самых любимых блюд -
картофельные оладьи, политые сверху кукурузным соусом, с овощным гарниром. Надо
будет мне скоро изменить свою диету, а не то рискую раздуться, как воздушный
шар. Мама приготовила сегодняшнее блюдо специально для меня, потому что она
знает, что я все еще расстроена из за Юпитера. Она и папа ели на ужин курицу.
А сейчас я расскажу тебе про Юпитера. Обычно он выходит на задний двор и там
играет. Участок не огорожен, но Юпитер ни разу не убегал. Мне кажется, он
слишком умный, чтобы оставить дом, где его так любят и так хорошо кормят. Хотя я
не так уж часто рассказывала тебе о нем, он всегда был одним из самых любимых
друзей для меня, неизменно ласковым и нежным. Всегда любившим меня, несмотря на
то, как я выгляжу и как себя веду - хорошо или плохо.
Часто ночью, когда мне не спалось, мы играли с ним вдвоем внизу с клубком ниток
при тусклом свете маленького бра. Потом мы обычно отправлялись на кухню
лакомиться мороженым. Он прямо обожал ванильное. В доме темно, а мы бесшумно
крадемся в гостиную - и там нас неожиданно настигает сон, через много часов
после того, как мы потеряли всякую надежду заснуть. У меня есть фотография,
сделанная папой, из которой Юпитер и я спим на кушетке после одной из таких
ночей. У нас не было сил подниматься по лестнице, и мы свалились там, где
играли.
Я дала фото Юпитера шерифу Трумену, чтобы он выставил его у себя в полицейском
участке. Я надеюсь, что они разыщут того, кто сшиб моего Юпитера. Понимаю, что,
скорей всего, это бал несчастный случай, потому что еще за несколько минут до
случившегося он как раз обнаружил мышонка или что то в этом роде… Я не особенно
обращала на него внимания, пока он не побежал за ним и не выскочил на дорогу,
где его сшибла машина. Мама услышала шум и крикнула, чтобы я оставалась там, где
была, пока она не выяснит, что случилось. Слишком часто, однако, у нас с мамой
появляются одинаковые мысли, бывают и одинаковые сны, чтобы она могла допустить,
что я ее послушаюсь и останусь у себя в комнате, когда я все уже знала. Ясно,
что я не стала ждать и тут же вышла. Юпитер еще дышал, а из глаз и живота лилась
кровь.
Не могу поверить, что можно вот так среди бела дня переехать кошку и потом
никому ничего не рассказать об этом. Даже не подумать остановить машину и зайти
в ближайший дом сообщить о происшедшем. Мама говорит, что слышала, как завизжали
тормоза, а папа заявил, что если бы он был дома, то мог бы по этому звуку
определить, что это была за машина. Я лично в этом сомневаюсь, но слышать его
слова было все таки приятно.
Мы похоронили Юпитера недалеко от дома. Вот и ушел настоящий друг, когда их у
меня так мало и я так их ценю. Лучше бы я потеряла что нибудь другое, а не моего
Юпитера.
Если быть с тобой откровенной, как я всегда и поступаю, многие у нас в Твин Пикс
меня любят. Множество людей знает, как меня зовут, а уж у себя в школе я
известна всем и каждому. Вся проблема в том, что в отличие от этих людей,
которые полагают, будто знают меня, я их решительно не знаю. Думаю, с полным
правом могу сказать, что и они меня не знают. Лучше всех остальных знает меня
Донна.
И все равно я боюсь рассказывать ей о своих фантазиях и кошмарах, потому что
иногда она все понимает, но, бывает, в ответ просто хихикает, и у меня не
хватает духу спросить у нее, почему такого рода вещи ей кажутся смешными. Мне
тогда опять становится неприятно, и я надолго перестаю делиться с ней. При этом
я очень люблю Донну, но боюсь, она бы не водилась со мной, если бы знала, что
таится у меня внутри. Душа моя мрачная и черная, и она населена образами
великанов из моих снов: каждый из них знает, как ему лучше схватить меня и
подчинить своей воле. Прекрасная принцесса, которая полагает, будто ее спасли из
заточения в башне, обнаруживает, что спаситель сделал это только ради того,
чтобы войти в ее лоно, и как можно глубже, а вовсе не для того, чтобы ее
освобождать. Его цель - укротить ее, как будто она дикое животное, дразнить ее,
заставлять лежать с закрытыми глазами и слушать, как он рассказывает обо всем,
что он с ней делает. Шаг за шагом. Я надеюсь, что все не так ужасно, чтобы
нельзя было об этом думать.
С любовью, Лора.
12 октября 1985
Дорогой Дневник!
Вчера вечером я в первый раз попробовала сигарету с марихуаной. Мы были у Донны,
где я ночевала, но ее родители ушли вместе с моими на вечеринку в «Грэйт
Нозерн», которую устраивал Бенжамин, так что мы остались в доме совершенно одни.
Ни Донна, ни я не хотели там быть - особенно я, учитывая Одри. Я уговорила Донну
взять велосипеды и поехать в «Бук Хаус», чтобы с кем нибудь там познакомиться.
Мне пришлось бесконечно долго убеждать ее, что я никому ничего не скажу, и
обещать ей, что мы вернемся до прихода родителей. В конце концов, она
согласилась, потому что нам обеим до чертиков надоело видеть вокруг нас все
время одни и те лица.
Мы не пробыли там и получаса, как к нам подошли трое парней - Джош, Тим и еще
один, чье имя я не могу вспомнить. Я как раз курила сигарету, которую утащила из
бюро, когда последний раз была в «Грэйт Нозерн» и принесла Джонни книгу
рассказов об индейцах.
Ребята решили, что нам больше лет, потому что одна из нас курила. Вот они и
подошли, Джош с Tимом и третий парень. Сказали, что они из Канады, и этому легко
было поверить, потому что каждому слову они прибавляли «н да».
- Хочешь сигаретку получше, н да? - обратился Тим к Донне. Она ему явно
понравилась, и это ее немного удивило, потому что все трое выглядели лет на
двадцать. Что касается моих чувств, то никто из них не относился к тому типу
мужчин, который меня; колышет. Все они были милые ребята. С такими чувствуешь
себя в безопасности, но никакого возбуждения… Ты понимаешь, о чем я говорю?
Я им сказала, что не прочь была бы попробовать сигаретку получше, и мы с Донной
вместе с ребятами пошли за угол дома. Донна выдумала целую историю, что в Твин
Пикс мы с ней проездом и уезжаем сегодня вечером - самое большее через час мы
должны быть у своего экскурсионного автобуса. Наш тур, по ее словам, называется
«По лесным местам». Мне кажется, что они: нам поверили, потому что сразу
заторопились и тут же зажгли эту штуку. Джош сказал, что с первого раза мы можем
ничего не почувствовать, но Донна и я убедились, что он не прав.
- Дым задержали, как я говорил, н да? - спросил он.
«Задержали»!.. Целых шесть раз! Это было потрясающе, Дневник! Чувствуешь
одновременно и расслабление, и тепло, и… сексуальное влечение.
Я называла Донну «Трисия», а она меня «Бернис». Это на тот случай, если бы они
вернулись и стали бы нас разыскивать… Чем бы это ни вызывалось. Просто мы не
хотели, чтобы кто нибудь знал наши настоящие имена. Так что мы чувствовали себя
абсолютно раскованными и хохотали как сумасшедшие. Никогда я так не смеялась.
Все, что было вокруг, вызывало приступы дикого смеха. Все казалось расплывчатым
и каким то волнистым, как будто смотришь на мир сквозь дно перевернутого
стеклянного стакана. Дул теплый еще, легкий ветерок, и деревья пахли так
восхитительно.
Тим принес нам по чашке кофе с шоколадом, и мы все пятеро сидели и толковали о
разных разностях - например, что наша Вселенная вполне может оказаться всего
лишь маленьким узелком на свитере какого нибудь великана, и в один прекрасный
день, может быть, совсем скоро, кто поручится, не стряхнет ли он нас всех с себя
или швырнет в стиральную машину вместе со свитером, и мы все там захлебнемся и
потонем. Донна заметила, что, вполне возможно, наше представление о сотнях лет
всего лишь доля секунды для этого великана и что то вот вот должно произойти:
сколько же можно ходить, не снимая свитера?
Нам всем понравилась мысль, что на его свитере могут быть еще и другие маленькие
вселенные, или «нитяные шарики», и нам всем захотелось поскорее встретиться с
жителями этих других миров, лишь бы они были приветливы с нами. До нас стала
доноситься музыка из «Роуд Хаус» - по соседству с нами, и я почувствовала
неодолимое желание встать и немного потанцевать. Никогда не было мне так хорошо
- просто парить в вечернем воздухе и ощущать, как внутри меня разливается тепло.
Донна тоже решилась потанцевать со мной несколько минут, пока не поняла, что нам
срочно надо бежать к… «нашему экскурсионному автобусу»! Пришлось наврать насчет
велосипедов, которые мы якобы взяли напрокат в Бюро находок при полицейском
участке, ко мне показалось, что на этот раз парни не клюнули. Но если они и
поняли, что мы врали им, то ничего не сказали - весьма мило с их стороны. Может,
они тоже испытали этим вечером кайф. Ну, а может, и нет. Они все таки были
старше нас, и у них, наверное, могли быть раньше и более захватывающие встречи.
Возвращаясь домой, мы то и дело должны были останавливаться, потому что давились
от смеха. Потом вдруг мне дико захотелось молока с печеньем, как будто если я
сейчас же их не заполучу, то сразу умру, и Донна согласилась со мной на все сто
процентов, что нам просто необходима поесть сладкого. Она сказала, что дома у
них яблочный пирог, но нам показалось, что это не то. Мы вытрясли содержимое
своих карманов и зашли в ближайший магазинчик, где продавались сладости. Мы
столько накупили всякой ерунды, что обратно до дома Донны нам пришлось идти
пешком и катить рядом велосипеды, потому что одна рука каждой из нас была занята
большущим пакетом. Всю дорогу мы были как ненормальные, а глаза у нас налились
кровью, о чем ребята нас предупредили. Мы спешили, потому что хотели попасть
домой до прихода родителей.
Нам крупно повезло: едва мы завалились в дом, как позвонил доктор Хэйворд и
предупредил, что они задерживаются: у Бенжамина показывали слайды или что то в
этом роде. Слава Богу! Мы тут же бросились наверх и закапали лекарство в глаза,
потом включили стерео и ели, танцевали и хохотали под музыку, а к тому времени,
когда взрослые вернулись, мы уже крепко спали.
Я знаю, что наркотики - это плохо, но начинаю чувствовать, что мне они нравятся.
Наверное, я все таки сама плохая.
Остальное завтра.
Лора.
|
ВНИМАНИЕ!!! Вся информация предоставляется исключительно с образовательной целью.