Алистер Кроули. Дневник наркомана:

13 Сентября

Удивительно, как мне удалось пережить все это. Питер пришел прошлой ночью сразу же после того, как я закрыла свой дневник. Я никогда еще в жизни не видела его таким: бешеные глаза, налитые кровью, наполовину вылезли из орбит. Он должно быть напился как сумасшедший. Он подскочил прямо ко мне, трясясь от гнева, и обдуманно ударил меня по лицу.

- Это послужит тебе уроком, - закричал он, и грязно выругался.

Я не могла ответить. Мне было слишком больно, - не от удара, а от изумления. Я нарисовала себе в мечтах совершенно другую картину.

Шатаясь, он отступил в середину комнаты и указал на кровь, что струилась по моему лицу. Грань его кольца порезала мне кончик уха. Мой вид поверг его в припадок истерического смеха.

Я испытывала к нему только одно чувство - он был болен, и моя обязанность состояла в том, чтобы ухаживать за ним. Я попыталась добраться до двери и позвать на помощь. Он подумал, что я убегаю и силком потащил меня через комнату на кровать, завывая от ярости.

- Так просто ты не смоешься, - завопил он, - но этого с меня довольно. Ты будешь ждать здесь, пока какой нибудь Чертов мистер Кинг Лам не явится за тобой. Не волнуйся, я знаю, что он придет. Он любит грязь, мерзкое чудовище!

Я разрыдалась. Контраст между двумя мужчинами был слишком шокирующим. И я принадлежала этому вопящему, изрыгающему ругань скоту с его безумной завистью и бессмысленной жестокостью!

Да я бы лучше подметала пол в студии Бэзиля всю оставшуюся жизнь, чем быть Леди Пендрагон.

Какие же боги мастера иронии! Я купалась в радужном потоке славы; я была почти вне себя от счастья, думая, что стала женой человека в чьих венах течет кровь величайшего из Английских королей; того самого, чей блеск позолотил века романтикой; я думала, что могла бы носить под сердцем королевского наследника. Что за ослепляющее заблуждение!

И Питер сам показал себя достойным своего происхождения. Не он ли в числе прочих отразил нападение Гуннов язычников и спас Англию?

Так вот он каков, конец мечты! Этот драчливый хулиган был моим мужем!

Я сидела потрясенная, пока его бессвязные оскорбления не ударили мне в голову; мое возмущение касалось не меня. Я заслужила все, что получила; но какое право имел этот выкрикивающий ругательства трус коснуться своими устами такого человека, как Царь Лестригонов?

Мое молчание, похоже, вывело его из себя больше, чем если бы я ввязалась в ссору. Он раскачивался и ругался со слепой свирепостью. Казалось, он не замечал, где я находилась. Смеркалось. Он ощупью пробирался по комнате, разыскивая меня; но дважды прошел мимо, пока наконец не обнаружил. В третий раз он споткнулся прямо об меня, схватил за плечо и начал бить.

Я сидела, словно парализованная. Я не могла даже кричать. И снова, и снова он ругался и яростно колотил меня, но на этот раз так слабо, что я не чувствовала ударов. Кроме того, я была невосприимчива к любой возможной боли. Вскоре Питер отключился и повалился на кровать. На мгновение я подумала, что он мертв, но его затем охватила череда спазмов; его мускулы дергались и сокращались; руки судорожно хватали воздух; он начал бормотать быстро и неразборчиво. Я была ужасно напугана.

Я встала и зажгла лампу. Лицо бедного мальчика было бледно, как смерть; однако маленькие, темно малиновые пятна пылали на его скулах.

Я села за стол и поразмышляла некоторое время. Я не осмеливалась послать за врачом. Он мог понять, в чем настоящая причина и забрать его у меня; забрать в одну из этих камер пыток, откуда он никогда не выберется.

Я понимала, конечно, что он хотел; немного героина привело бы его в сознание. Я сказала ему, что у меня есть порошок. Мне пришлось сказать ему об этом несколько раз, прежде чем до него дошло.

От одной только мысли о порошке Питер пришел в себя, но он все еще гневался, и приказал мне дать его с алчным рычанием. Если бы мне хотелось удержать его от употребления, мне не следовало бы говорить ему, что у меня есть.

Я принесла ему, присела рядом и, одной рукой держа его голову, поднесла ему порошок на ладони. Мое сердце потонуло как камень в омуте. Старое, знакомое занятие! - но как оно теперь отличалось во всех отношениях!

Конвульсии немедленно прекратились. Он почти сразу же приподнялся на локте. Единственным признаком расстройства было то, что он все еще тяжело дышал. Вся его злость тоже куда то исчезла. Он выглядел усталым, словно выздоравливающий, но послушным, как ребенок. Он слабо улыбнулся. Я не знаю, отложилось ли у него в сознании или памяти то, что произошло. Он говорил так, как если бы ссоры не было вовсе. Цвет снова вернулся на его лицо, глаза зажглись.

- Еще одна такая же понюшка, Лу, - проговорил он, - и со мной все будет в порядке.

Я не совсем уверена в том, что сказал бы сейчас Царь Лестригонов; но я сама отвечаю за свои действия, и я не могла отказать ему.

Вскоре он погрузился в сон. На утро я выяснила причину случившегося. Он отправился к каким то людям, которых знал по работе в госпитале, с целью при встрече попросить их дать ему немного героина, но они не осмелились сделать это. Они страдали от нанесенного им новым законом, этим Дьявольским Законом о Наркотиках, страшного оскорбления. Они прошли через долгое, долгое обучение и получили дипломы, которые делали их ответственными за здоровье местных жителей. И теперь они не могли выписывать героин для своих же собственных пациентов. И вполне естественно, что они возмущались.

Четвертый человек, к которому отправился Питер, поведал ту же самую историю, но оказался более радушным. Он подумал, что окажет существенную помощь, если угостит Питера обедом и напоит его под завязку алкоголем. Идея заключалась в том, что это поможет ему справиться с отсутствием другого стимулятора. Судя по всему, мне пришлось платить за его рецепт.

Нет, Лу, ты противная девчонка. Ты не должна быть такой озлобленной. Это твоя ошибка, что ты родилась в мире, где невежество и глупость пребывают в постоянном состязании за господствующее положение в умах образованных классов. У самого заурядного пахаря гораздо больше здравого смысла, чем у любого доктора.

Я дала Питеру таблетку со стаканом воды, когда он начал ерзать. Во многом это его успокоило. Я бы хотела иметь еще одну для себя. Я чувствовала, что моя раздражительность возвращается; но я не взорвалась, потому что времени оставалось в обрез до появления Бэзиля. Я ждала его прихода с таким нетерпением, будто он означал конец всех наших бед...

То, что произошло на самом деле, было совсем из другой оперы. Я едва ли в состоянии описать это в дневнике. Стыд и разочарование вырвались наружу. Я чувствовала, что двери надежды захлопнулись прямо перед моим носом. Я слышала скрежущий звук ключа, поворачивающегося в замке, лязг заржавленного засова, закрывающего наглухо дверь.

В тот момент, когда появился Бэзил, безумие Питера вспыхнуло снова. Он изрыгнул поток оскорблений и обвинил Бэзиля прямо в лицо, что тот пытается увезти меня.

Если бы Бэзил только знал, как мне хотелось уйти! Мужчина, страдающий манией ревности, непригоден к общению с человеческими существами. Я никогда до этого не понимала, почему женщины так глубоко презирают в сердце своих мужей. Мы уважаем мужчин, которые возобладали над своими страстями, и только потому, что мы сами в конечном счете есть ничто иное, как эти страсти. Мы ожидаем, что мужчина покажет себя начальником. И это не способствует тому, чтобы убить страсть, подобно Клингзору: лишенный сексуальности мужчина падает еще ниже, чем «раненый король», Амфортас, жертва своей мужественности. Настоящий герой - Парсифаль, испытывающий искушения. «Подобный муж обожает страсти сами по себе». И чем более остро он способен любить, тем величественнее становятся его возможности. Но он должен отказаться сдаться своим страстям; он должен заставить их служить себе. «Dienen! Dienen!»

Кто убьет коня только потому, что боится на нем ездить? Лучше сесть на него, и заставить животное поскакать галопом.

После того как мужчина выброшен из седла, мы подбираем его и ухаживаем за ним, но не боготворим его. Большинство мужчин таковы. Однако каждая женщина ищет человека с самым резвым конем, которого он заставил себе полностью повиноваться. Наиболее символично это выглядит в «Садах Аллаха», где монах, не умевший ездить, отвел жеребца прямо в пустыню, намереваясь биться с этим зверем до конца.

Бэзиля не сбила с толку дикая злоба Питера. Он не поддался на провокацию. Когда бы ни предоставлялся ему шанс вставить слово, он просто излагал цель своего визита. Он даже не воспользовался скандалом, чтобы отвергнуть главное обвинение.

Питер вскоре утомился биться о скалу презрения Бэзиля. Я не считаю, что это было именно оно, но холодную доброту Царя Лестригонов вполне можно было принять за презрение, а Питер не мог не понимать, насколько он его заслуживал. Он был прекрасно осведомлен о том факте, что его ругань становится слабее и бессмысленнее с каждой новой вспышкой. Он просто подстегивал сам себя в последней попытке проявить враждебность по отношению к другу, который мог спасти нас, и приказал ему убираться из дома, но выставил себя в нелепом свете, изображая разгневанного мужа.

Возвышенная мораль - последнее прибежище, когда человек чувствует, что стоит на безнадежно неправильном пути.

Первый раз за все время Питер разыгрывал из себя ханжу.

Бэзилю ничего не оставалось делать, как уйти. Питер неуклюже попытался изобразить триумфатора. Это бы и так не обмануло никого, но - если и был такой шанс - он в буквальном смысле сам уничтожил его, когда ворвался обратно в комнату и с неподдельным чувством разразился тирадой:

- Черт возьми, что я за дурак! Почему же ты не дала мне знак, не подмигнула мне? Мы обязаны были льстить ему, чтобы вытянуть из него немного героина...

Это утро вымотало меня без остатка. Мне было плевать на свое спасение. Я знала, что не могу спасти Питера. Почему женщине всегда нужен мужчина для объяснения мотивов своих поступков? Все, что я хотела - это Г. Петушку и мне он чудовищно необходим.

- Послушай, Лу, - промолвил Питер с коварной усмешкой, какой я еще никогда не видела на его лице, поскольку она с трудом вязалась с его характером. - Ты нарядись и попытай счастья у докторов. Мой приятель сказал мне прошлым вечером, что есть некоторые, которые могут выдать тебе рецепт, если ты им достаточно заплатишь. Десятки достаточно, чтобы провернуть все дело.

Он вытащил несколько грязных, скомканных бумажек из кармана своих брюк.

- Вот они. И ради Бога, не задерживайся.

Я была столь же проницательна, как и он. Все желание остановиться исчезло у меня с уходом Бэзиля. Мое уважение к себе было растоптано.

И еще, по моему мнению, именно нежелание уходить заставляло меня расхаживать по комнате под предлогом того, что мне надо закончить свой туалет.

Питер наблюдал за мной с неодобрением. В этот момент в его глазах промелькнул луч ненависти, и мне это понравилось. Мы оба деградировали все больше и больше. Мы достигли стадии дрянной соломинки в стоге сена. Что то теплое и уютное было в осознании собственной порочности. Мы осознали, что нам нравится быть извергами...

Я отправилась к моему собственному доктору. Питер изложил мне подробно симптомы; но номер с ним не прошел. Эскулап говорил об изменении климата и диете, о микстурах, которые надо принимать три раза в день. Я тут же заметила, что ничего хорошего не выйдет, когда он уклонился от темы при упоминании мной в самом начале героина.

Все, что мне теперь было надо, так это выбраться из комнаты старого дурака, не потеряв лица...

Я не знала, что делать потом. Я чувствовала себя как Моррис - Как там его Имя в «Неправильной Коробке», когда он получил поддельный сертификат о смерти и хотел посетить «продажного доктора».

Меня раздражало то, что был еще день, и я решительно не знала, куда пойти. Неожиданно, прямо из ниоткуда, всплыло имя и адрес человека, который вызволил из беды Билли Коулриджа. Путь был долгим, и я ужасно устала. Я была голодна, но от мысли о ланче становилось еще хуже. Я чувствовала, что люди странным образом пялятся на меня. Неужели у меня бельмо в глазу?

Я купила толстую вуаль. Девушка в магазине, думаю, выглядела удивленной. Довольно забавно носить ее в сентябре, и это могло привлечь еще больше внимания; но она обеспечивала мне чувство защищенности, и это была очень славная вуаль - кремовые кружева с вышитыми зигзагами.

Я взяла такси к врачу. Его звали доктор Коллинз, 61 или 71, Фейралэндж Стрит, Ламбет.

Я застала его дома; отталкивающий, надутый человечек в потрепанной одежде; захламленный, грязный офис, столь же неопрятный, как и он сам.

Коллинза мой рассказ разочаровал. Это не его специальность, заявил он, и ему не хочется попадать в неприятности. С другой стороны, он боялся меня, потому что я знала о Билли. Он пообещал сделать все, что возможно; однако, согласно новому закону, он не мог выписать больше, чем десять доз по одной восьмой грана каждая. Четыре или пять понюшек, всего то! И он не осмеливался повторить это еще раз раньше, чем через неделю.

Тем не менее, это было лучше, чем ничего. Он рассказал мне, где можно купить порошок без проблем.

Я нашла уборную, где смогла ссыпать все пакетики в один и приняла дозу.

Облегчение было огромным. Я продолжила нюхать, дозу за дозой. Петушок получит свое. Я скажу ему, что у меня были просроченные бланки. Я почувствовала, что снова могла спокойно сесть и поесть какую нибудь легкую пищу, и выпить пару виски с содовой.

Я почувствовала себя настолько хорошо, что поехала прямо на Грик Стрит, и сочинила печальную историю о провале. Как было восхитительно обмануть этого скота после того, как он ударил меня.

Я испытывала острое наслаждение, наблюдая, как он корчится от боли; имитируя его симптомы в деланной мимике; издеваясь над его несчастьем. Он по прежнему был зол, но его вспышки доставляли мне безграничное удовольствие. Они были символами моего торжества.

- Вот, возьми это, - сказал Питер, - и не возвращайся без него. Я знаю, где ты можешь достать. Имя этого человека Эндрю МакКолл. Я знаю до исподнего его прогнившую душонку.

Он протянул мне адрес.

Великолепное здание, рядом со Слоун Сквер. МакКолл был женат на богатой пожилой женщине и жил как у Христа за пазухой.

Однажды я сама встречала его в обществе. Этот шотландец всего в жизни добился сам, и щеголял в вечернем костюме de riguer [строгий - франц.] в «Парадизе».

Питер выставил меня со злобным хохотом. Видно у него в подсознании завелась какая то безумная мысль. Ну, а мне то какое дело?...

Доктору МакКоллу было около пятидесяти - очень хорошо сохранившийся мужчина и очень хорошо одетый, с гарденией в петлице. Он тут же меня узнал и указал рукой на роскошное кресло. Он начал болтать о предыдущей встрече; с герцогиней того то и с графиней сего то.

Я не слушала и наблюдала. Его тактичность подсказала ему, что мне неинтересно. Он резко оборвал свою речь.

- Ну, ну, извините меня за то, что я немного увлекся прямо как в добрые старые времена. Чем я смогу быть полезен вам сегодня, Мисс Лейлигэм?

Я немедленно увидела, что преимущество на моей стороне и кокетливо подняла голову.

- О нет, - воскликнула я, - я не мисс Лейлигэм.

Его извинениям не было конца.

- Неужели ли это возможно? Неужели две такие прекрасные девушки так друг на друга похожи?

- Нет, - улыбнулась я в ответ, - на самом то деле все не так скверно. Я была Мисс Лейлигэм, но сейчас я Леди Пендрагон.

- Дорогая, дорогая, - проговорил он, - где же я мог пропадать? Я просто оторван от этого мира, просто оторван от этого мира!

- О, я не такая уж важная персона, как вы расписываете, и я вышла замуж за Сэра Питера только в июле.

- Ах, тогда это все объясняет, - сказал доктор. - Я отсутствовал все лето на вересковых пустошах с Маркизой Эйгг. Оторван от этого мира, от этого мира. Ну, я уверен, что вы счастливы, моя дорогая Леди Пендрагон.

Он всегда произносил титулы с особым звуком, словно ребенок, посасывающий стебель ячменного сахара.

Я тотчас же поняла, как надо к нему обращаться.

- Ну, разумеется, вы знаете, - заметила я, - что в по настоящему продвинутых кругах человеку приходится предлагать гостям героин и кокаин. Это, конечно, только поветрие, но пока оно существует, человек остается вне общества, если не следует ему.

МакКолл поднялся из кресла, придвинул маленький расшитый стул ближе ко мне, и сел на него.

- Я понимаю, понимаю, - пробормотал он доверительно, беря мою руку и начиная ее вежливо поглаживать, - но вы же знаете, это очень трудно сейчас достать.

- Это для нас, бедных аутсайдеров, - посетовала я, - но не для вас.

Он отвернул мой рукав, и начал водить своей рукой вверх и вниз по моему предплечью. Меня сильно задела его фамильярность. Снобизм этого человека напомнил мне о том, что он был сыном мелкого лавочника в какой то шотландской деревне - факт, о котором я не должна была думать ни секунды, пока он с вкрадчивой настойчивостью рассказывает о Дебре.

МакКолл поднялся и подошел к небольшому сейфу в стене за моей спиной. Я слышала, как он открыл его и снова закрыл. Он вернулся и склонился у спинки моего кресла, вытянув свою левую руку так, чтобы я могла видеть то, что было в его руке.

Это была запечатанная десятиграммовая бутылочка с надписью «Героин Гидрохлорид» с указанным количеством и именем производителя. Ее вид почти поверг меня в безумие от нестерпимого желания.

Буквально в ярде от моего лица находился символ победы. Петушок, Бэзил, закон, моя собственная физическая острая боль - все они пребывали в моей власти с того момента, как мои пальцы сомкнулись над бутылочкой.

Я вытянула вперед руку; но героин исчез, как будто фокусник сделал свой хитрый трюк.

МакКолл облокотился всем своим весом о спинку стула и слегка наклонил его. Его уродливое проницательно фальшивое лицо зависло в футе от моего.

- Может быть вы действительно поможете мне получить его? - дрожащим голосом спросила я. - Сэр Питер очень богат. Мы в состоянии позволить себе заплатить любую цену, какой бы она ни была.

Он издал забавный смешок. Я вся сжалась при виде этого вытянутого вонючего рта, висевшего надо мной, жадно открытого, обнажившего два белых ряда острых, длинных клыков.

Меня тошнило от запаха выдохшегося виски в его дыхании.

Он немедленно это понял; позволил моему креслу вернуться в нормальное положение, и отошел назад к своему столу. Сев там, он с нетерпением наблюдал за мной, как охотник за приближающимся зверем во время облавы. Как бы неумышленно он держал в руках бутылочку и бесцельно с ней забавлялся.

Своим спокойным лакированным голосом он начал рассказывать мне о том, что называл романом всей его жизни. Впервые, когда он увидел меня, он страстно влюбился; но он был женатым человеком, и осознание своей чести помешало ему уступить своей страсти. Он не испытывал, конечно, никакой любви к своей жене, которая совершенно его не понимала. Он женился на ней из жалости; но исходя из того, что он был ограничен пониманием своего правильного чувства, то помимо прочего осознавал, что если дать волю страсти, хотя и богоданной, это могло означать социальное крушение для меня, для женщины, которую он любил.

Он продолжал говорить о близости и о духовных друзьях, и о любви с первого взгляда. Он укорял себя за то, что сказал мне правду только сейчас, но искушение было слишком сильным. Ирония судьбы! Трагическая абсурдность социальных ограничений!

В то же самое время он будет чувствовать определенное тайное наслаждение, если бы знал, что я, со своей стороны, испытывала тогда сходное чувство по отношению к нему. И все это время он продолжал играть с героином. Один или два раза он почти уронил его из за своего нервного возбуждения.

Это тут же навело меня на мысль об опасности, в которой находится драгоценный порошок. Было очевидно - чтобы получить его, надо подстроиться под старого развратника.

Я позволила своей голове склониться на грудь и посмотрела на него искоса уголками глаз.

- Вы не можете ожидать от молодой девушки, что она будет признаваться во всем, что чувствует, - прошептала я с глубоким вздохом, - особенно если она вынуждена убивать эти чувства в своем сердце. Нет ничего хорошего в том, чтобы обсуждать подобные темы, - продолжила я. - На самом деле я не должна была сюда приходить. Но как я могла догадаться, что вы, такой замечательный врач, обратили внимание на такого глупого ребенка, как я?

Он возбужденно вскочил на ноги.

- Нет, нет, - сказала я печально с жестом, который заставил его снова сесть в крайнем смущении. - Я не должна была приходить сюда. Это была абсолютная слабость с моей стороны. Героин - единственное мое оправдание. О, не заставляйте меня чувствовать себя такой пристыженной. Но я просто должна сказать вам правду. Настоящим мотивом моего прихода было то, что я хотела видеть вас. Сейчас, давайте поговорим о чем нибудь еще. Позволите ли вы мне получить этот героин, и сколько он будет стоить?

- Разговор о деньгах среди друзей за такую небольшую услугу неуместен, - ответил он высокомерно. - Единственное мое сомнение заключается в том, что правильно ли будет для меня позволить вам им воспользоваться.

Он снова поднял его и прочел этикетку, крутя бутылочку между своими ладонями.

- Это очень опасный препарат, - продолжил он очень серьезно. - И я не совсем уверен, оправдано ли то, что я даю его вам.

Что за абсолютная чушь и пустая трата времени, эта социальная комедия! Все в Лондоне знали хобби МакКолла затевать интрижки с леди, обладавшими титулом. Он придумал глупую историю о любви с первого взгляда тут же на месте. Это был просто рискованный ход, как в шахматной игре.

Что касается меня, то мне был отвратителен вид этого человека и он понимал это. И он понимал также, что мне отчаянно нужен этот героин. Истинная природа этой сделки была столь же очевидной, как и тюремный сливовый пудинг.

Однако, я предполагаю, что это развлекло его в некотором смысле, и он мог позволить себе попаясничать. Он понимал, что моя скромность, смущение и стыдливость были отброшены, как у накрашенной проститутки на Пикадилли. Его тщеславию даже не повредит, если он узнает, что я думаю о нем, как о хамливом старом чудовище. У него было то, что хотела я, у меня было то, что хотел он, и его не беспокоило, если я доведу себя завтра до смерти тем, за что заплачу ему сегодня.

Бездушный цинизм обоих сторон возымел удивительный эффект с моральной точки зрения. Я не стала тратить свое время на попытки обмануть его.

МакКолл вернулся к своим ухищрениям. Он объяснил, что благодаря моему браку ситуация в корне изменилась. При разумной осторожности, для которой у нас есть все условия, не существует ни малейшего риска оскандалится.

И тут одна единственная мысль пронзила мое сознание, и вступила в сражение с натиском героинового голода. После того, как Царь Лестригонов ушел тем утром, Питер и я сильно поругались. Я предала Бэзиля, я предала саму идею прожить достойную жизнь, я отдалась монстру, чьи руки отвергала, и с широко открытыми глазами шла за ним в темницу, увлекаемая тягой к наркотику, и почему? Я была женой сэра Питера. Потеря моей добродетели, независимости, самоуважения были обусловлены моей верностью ему. Теперь моя верность потребовала неверности другого рода.

Отвратительный парадокс. Питер послал меня к МакКоллу все превосходно предвидя. Я достаточно хорошо понимала, чего он ожидал от меня, и я блистала в свой подлости - частично для его собственного блага, но частично, пока я лгала самой себе, потому что моя деградация доказывала преданность ему.

Я уже больше не слышала то, что говорил МакКолл, но видела, как он достал маленький перочинный ножик и разрезал веревочку на бутылке. Он вытащил пробку и погрузил ножик в порошок. Он отмерил дозу со странным коварно вопросительным блеском в глазах.

Мое дыхание участилось и стало поверхностным. Я быстро кивнула в знак согласия. Я кажется, услышала со стороны свой голос: «Еще немного». По крайней мере, он добавил еще порошка.

- Предлагаю немного взбодрится, - сказал он похотливо и встал на колени напротив моего стула, протягивая мне руку словно жрец, делающий подношение своей богине.

Затем я помню, как лихорадочно шагаю, почти бегу вверх по Слоэн Стрит. Мне казалось, что меня преследовали. Может правда та старая греческая сказка о Фуриях? Что же я натворила? Что натворила?

Мои пальцы в спазматической судороге сжимали маленькую, янтарного цвета бутылочку. Я хотела избавиться от всех и вся. Я не знала, куда шла. Я ненавидела Питера до глубины души. Я бы отдала все в этом мире - за исключением героина - чтобы никогда больше не увидеть его снова. Но у него имелись деньги, так почему бы нам не наслаждаться вместе нашим жалким падением, как мы наслаждались нашим романом? Почему бы нам не барахтаться вместе в склизкой, теплой грязи?