Алистер Кроули. Дневник наркомана:

Мы ушли в ярости и подавленном настроении, скрипя зубами. Какое то время прогуливались молча. Неожиданно таксист предложил свои услуги. Мы апатично уселись в его машину, приехали назад к себе и тут же бросились каждый на свою постель. Мысль о ланче вызывала отвращение. Мы были чересчур расстроены и ослаблены, чтобы чем нибудь заняться. Надежды на разговор не было, мы бы непременно поругались. Я впала в состояние бессонной муки. Мне сжигали мозг воспоминания о визите в студию. Воображение рисовало, как шипит мясо моей души, заклейменное раскаленным добела железом Воли Царя Лестригонов.

Я взяла в руки этот дневник. Записав все подробности, ощутила чувство облегчения.

Меня воспламенила страстная решимость окончательно одолеть Г. и К.; но руки мои были связаны за спиной, ноги закованы в цепи с ядром. Этот зверь не заставит меня остановиться. Мы достанем все, что нам надо, в обход него. Мы не желаем, чтобы с нами обращались, как с детьми; мы достанем, сколько захотим, и будем принимать все время, пусть это нас и погубит.

Конфликт внутри меня бушевал до вечера. Петушок погрузился в сон. Он храпел и стонал. Он походил на арестанта. Вот уже два дня, как он не бреется. Да и у меня самой черные ногти. Все мне кажется липким и клейким. Я не одевалась. Набросила одежду кое как.

Петушок проснулся к обеду. Мы не могли спуститься вниз в таком виде. Внезапно нас ужалила догадка, что мы вызываем подозрение в этом отеле. Мы испытывали ужасный страх перед разоблачением. Ведь они могут что нибудь предпринять. И, что хуже всего, мы толком не знаем, чего именно ожидать. И чувствовали такую беспомощность, что едва могли пошевелить пальцем от слабости.

О, найти бы где нибудь немного!...

Мой Бог! Что за удача! Какая же я дура. В кармане моего дорожного платья должен быть пакетик героина. Мы подползли друг к другу и разделили его содержимое. После длительного воздержания эффект был чудесный.

Петушок взбодрился до свирепости. Отчаянная душевная мука, которую он испытывал, подтолкнула его к быстрым решительным действиям. Он послал за цирюльником и официантом. Собрать наши вещи явилась горничная. Мы заплатили по счету и оставили тяжелые сундуки в отеле, объяснив внезапный отъезд деловыми причинами. Мы поставили наши чемоданчики в такси и сказали: «Юстон, главная улица».

Петушок остановил одного типа у Кембридж Цирка.

- Слушай, - прошептал он с нетерпением, - мы хотим какие нибудь комнаты в Сохо. Во французском или итальянском заведении.

Тип с проблемой справился. Он подыскал нам темную комнатку на первом этаже на Грик стрит. Хозяйка оказалась вроде как южанкой, с примесью негритянской крови. Ее лицо наводило на мысль, что она именно та женщина, которую мы искали.

Расплатились с таксистом. Петушок очень беспокоился. Он хотел найти человека, чтобы как можно быстрее осуществить наши желания. От нетерпения у него чесалось все тело, но все же он боялся. И вот мы уселись на кровать и начали строить планы.

21 Августа

Не могу ничего припомнить. Должно быть, я незаметно уснула в одежде. Петушка в комнате нет...

Целый вечер он мотался по городу; клубы и тому подобное. Мэйбел Блэк дала ему две порции кокаина; но у нее и самой было шаром покати. С Диком Уикхэмом они наведались в Лаймхаус. Неудачно! Они чуть было не подрались с какими то моряками...

Мадам Беллини принесла завтрак. Жуткая, плебейская еда. Но нам надо немного поесть; я так ослабла...

Она пришла забрать посуду и прибрать в комнате. Исподволь я спровоцировала ее рассказать о своей жизни. В Англии она вот уже почти тридцать лет. Я кружила вокруг да около интересующего меня предмета. О нем ей было известно немного. Но думает, что сможет помочь. Одна из здешних женщин колется. Она поинтересовалась, сможем ли мы ей заплатить. В самом деле, это довольно забавно. Восемь тысяч годового дохода и одна из красивейших усадеб вблизи Лондона. И в какой то грязной дыре у нас спрашивают: «Есть ли у нас деньги?!» Спрашивает карга, которая в жизни не видела и соверена, если только не стащила его когда то у пьяного клиента.

Петушок, кажется, лишился здравого смысла. Он сунул ей в лицо 50 фунтов. Потому что его возмутило ее отношение. Она предпочла заткнуться. Либо думает, что мы полицейские шпики, либо задумала нас ограбить.

Вид наличных денег привел ее в замешательство! Он разрушил ее чувство меры. Мысли о честной сделке оказались выброшены из ее головы. Переменились и ее манеры. Она вышла из комнаты.

Питер велел мне самой сходить к девице наркоманке. Он никогда раньше так со мной не разговаривал. Всякое половое влечение меж нами давно умерло. Мы пытались развить былую страсть. Получилось фальшиво, уродливо, противно; святотатство и деградация. Почему же так получилось? Ведь снежок усиливал любовь до невозможного. И все таки я люблю его, как никогда. Мой мальчик. Должно быть, он заболел. Хотела бы я быть не такой усталой. Я о нем, как следует, не забочусь. И не могу думать ни о чем, кроме поисков Г. Похоже я особо и не вспоминаю о К. Мне он никогда особенно не нравился. От него у меня кружилась голова и я чувствовала себя больной.

Теперь у нас нет развлечений. Мы коротаем день в темном и отчаянно скучном сновидении. Я не могу думать ни о чем определенном. Чем больше мне хочется Г., тем меньше я способна мыслить и действовать, как следует, если хочешь получить желаемое.

Петушок вышел, хлопнув дверью. И она снова отворилась.

Я не могу пойти к той женщине вот так просто. Я пишу об этом, пытаясь удержаться от слез.

Но я уже плачу, только слезы не текут.

Я стала хныкать как одна женщина, виденная мною однажды в больнице.

У меня нет носового платка.

Не могу заставить себя умываться в такой грязной, треснувшей ванне. Мы не захватили мыла. Полотенце запачкано и разорвано. Я должна принять немного героина.

Я только что побывала у Лилли Фицрой. Как могут мужчины давать ей деньги? У нее седые, грубо окрашенные волосы. Лицо в морщинах, гнилые зубы. Конечно, она была в постели. Я грубо вытряхнула ее, пытаясь разбудить. Я утратила всякое сочувствие к ближним, люди это видят, и это вредит мне в моей игре. Я должна изображать избыток доброты и нежности, которого во мне было так много; это давало повод окружающим считать меня приятной дурочкой.

Кто то мне однажды сказал, что в литературе прилагательные портят существительные, так что вы с уверенностью можете вырезать «приятную» прочь.

Впрочем, она все же славная, немолодая, слабохарактерная бедняжка. Употребляет только М. и покупает его уже в виде раствора, готового к инъекции. Лилли заметила, что я пропадаю, и сделала мне укол в бедро. И хотя он не зацепил так, как Г., но остановил наихудшее в моем страдании. Она никогда не встает до чая. Я оставила ей пятерку, в обмен на обещание выяснить вечером у человека, достающего ей морфий, что он может сделать для нас.

Она сделалась весьма нежной в сентиментально материнском стиле, рассказывала мне историю своей жизни и прочее в том же духе, и, казалось, не могла остановиться. Разумеется, я притворялась заинтересованной, дабы ее не злить. Ведь от этого может зависеть все.

Но самое ужасное, что уходя я позволила ей меня поцеловать. Интересно, стану ли такой же, если не брошу наркотики.

Что за абсолютный вздор! Насколько я могу судить, они наоборот позволяют ей не катиться так быстро в пропасть. Жилось ей, наверное, зверски паршиво. В том, как она вцепилась в пять фунтов - ключ ко всем ее несчастьям; в этом, да еще в ее невежестве относительно всего, кроме грязнейшего разврата и подлейших преступлений.

Морфин явно крепко помог мне. Я вполне пришла в себя. Об этом можно судить по тому, как я делаю эту запись. Моя точка зрения вполне объективна. Ко мне вернулось чувство пропорций. Я могу судить о вещах последовательно, у меня прибавилось физической силы, однако мне снова хочется спать...

Радость! Только что вошел Петушок, и он полон хороших новостей. Он выглядит отлично - ровно, как и чувствует. Он принес пробу от торговца, с которым познакомился в «Глицинии». Абсолютно нормальный продукт. Он ожил за секунду. Они работают вдвоем; человек с товаром и напарник сторож. Деловые переговоры они проводят в уборной, и если заходит кто нибудь чужой, торговец исчезает. В случае реальной опасности он избавляется от образца, смывая его бесследно в унитаз. Убыток пустячный; ведь они могут покупать сырье по несколько шиллингов за унцию, и перепродавать его, уж не знаю во сколько раз больше его веса в золоте.

Уж сегодня ночью мы точно не будем грустить!

22 Августа

Адская ночь!

Петушок был на свидании со своим поставщиком, и закупил на 10 фунтов Г. и на 15 К. Но героин оказался совсем не Г., а К. разбавлен до такой степени, что и говорить об этом не стоит.

Какие все же грязные и подлые твари эти люди!...

Как может один человек извлекать выгоду из горестной нужды другого. Во время войны тоже самое было со спекулянтами. Собственно так было всегда.

Я пишу это в турецкой бане. Я больше не в силах выносить этот отвратительный дом. Баня мне очень помогла. Массаж успокоил мои нервы. И после довольно долгого сна одна чашка чая возвратила меня к жизни.

Пыталась читать газету, но каждая строка бередит мою рану. Они, кажется, помешались на наркотиках...

Я считаю, что это и в самом деле вполне естественно. Не забуду, как мой отец однажды пояснил мне, что неравенство благосостояния и всякие злоупотребления в коммерции происходят из за искусственных ограничений.

Надувательство прошлой ночи сделал возможным великий филантроп Джейбз Платт. Это именно его Дьявольский Наркозакон породил ту самую торговлю, которую он старается подавить. Ведь до сих пор ее не было нигде, кроме его прогнившего воображения.

На меня накатывают внезапные приступы крайней усталости. Наркотик мне бы помог. Все остальное не производит никакого эффекта. Все, что происходит, вызывает у меня желание сделать «вдох носом»; и каждый «вдох носом» влечет за собой какое нибудь происшествие. Из клетки нельзя убежать, но вся сложность ситуации заставляет меня... Ну вот, я не могу додумать то, что я начала говорить. Мой разум вдруг остановился. Это как если бы вы уронили сумочку. Вы нагибаетесь, чтобы ее поднять и вещи разлетаются по всей комнате, и всегда кажется, что вы собрали не все, и чего то не достает. Никогда нельзя вспомнить, чего именно; но чувство досады остро. Оно мешается со смутным страхом. Мне и раньше часто случалось забывать вещи - это происходит с каждым, и постоянно, но это никого не беспокоит.

Однако теперь, всякий раз, если припоминаю, будто что то забыла, я начинаю думать, не Г. ли это, или К., а может смесь их обоих так замутняет мой ум...

Моя память то и дело возращается к тому американскому негру, которого мы повстречали в Неаполе. Он сказал, что снежок делает людей «ветреными и скептичными». Так причудливо и выразился. Полагаю, что под «скептичным» он подразумевал «подозрительный». По крайней мере, такой я стала. Ветреный - я не могу удержать мысль на предметах, как умела это раньше, кроме, конечно, одной вещи. Но даже она путаная. В мыслях нет ясности. В них боль и страх, и печаль - и зловещий восторг. И каждый, кого я вижу, вызывает у меня подозрение.

Я все гадаю, думают ли они о том, что я употребляю, и не могут ли они сотворить что нибудь гнусное. Я постоянно жду от людей какого нибудь грязного подвоха; но это не мания. С той ночи, когда встретила Петушка, я видела и вижу столько мошенничества и подлости, сколько не видела за предшествующую жизнь.

Похоже мы каким то образом попали в дурное общество. Но и моим старейшим друзьям я тоже не могу доверять, как раньше. Все они одинаковы. Вот я и думаю, не мания ли это? Как ее можно отличить? А ведут они себя странно. Я в нерешительности. Можно ли быть вообще уверенным в чем то? Нельзя. Чем больше ты об этом думаешь, тем больше убеждаешься, что так оно и есть.

Посмотрите, как подвел нас этот Фекклз. Насколько я могу судить, даже у таких по настоящему милых женщин, как Гретель и Мэйбел Блэк, могут быть еще те мотивы. Я и себя то, на самом деле, подозреваю. Да, по моему, это она.

Я должна идти домой. Надеюсь, Петушок с Божьей помощью где нибудь что то нашел!...

Я столкнулась с Мэйбел Блэк, когда она выходила из Бурлингтонского Пассажа. Она выглядела отлично, сплошные улыбки, очень короткая белая юбка и новая пара ботинок из лакированной кожи почти до колен. Наверно в них ужасно жарко. Она затащила меня попить чаю - чертовски стильное место; там были светильники в розовых абажурах; они отражались на голубом потолке; сочетание создавало самый дивный лиловый цвет.

Мы заняли альков за канареечными шторами и набором невиданно симпатичных подушек. Два плетеных стула и низкий столик дополняли убранство. Нам подали прелестнейший чай в яйцеподобных чашечках и сигареты «Долли» с добавкой розовых лепестков.

Мэйбел говорила со скоростью сто миль в минуту. На ее участке нашли самую ценную нефть - романтического мальчика шестидесяти пяти лет. Он сразу же купил ей нагайку с резной рукояткой из слоновой кости; голова лошади с рубиновыми глазами и золотой уздечкой.

Я спросила у нее, смеясь, это затем, чтобы старик не чудил? Впрочем, по настоящему она любительница не плеток, а Г. У нее был полный пузырек и она отсыпала мне приличную порцию в конверт.

Первая проба, что за наслаждение! И затем - какие мы все странные! Едва это оказалось в моей сумочке, попало в мою кровь, мой разум начал работать свободно. Противное оцепенение сошло, как при пробуждении от кошмара, в котором вас душили. И тут меня осенила догадка, что совсем, или почти совсем, не героин дал такой эффект. Еще тогда в Неаполе, когда мы снова до него дорвались, он помог нам совсем немного.

Так почему же сегодня по полудни я перенеслась на небеса? Откуда у меня вдруг взялись крылья?

Ответ пришел также быстро, как и ответ. Это атмосфера самой Мэйбел и ослабление моего беспокойства. И с облегчением пришел разумный страх перед наркотиком. Я поинтересовалась, не вызывает ли его употребление у Мэйбел неприятностей.

- Без него не заснешь, - призналась она, как будто речь шла о пустяке, - и это время от времени действует мне на нервы.

Ей нужно было бежать, чтобы не пропустить обед со своим красавчиком. А я пошла в свою грязную каморку, и моя радость лилась через край. Петушок валялся на постели в бездонной депрессии. Он не пошевелился даже когда я вошла. Я бросилась к нему и покрыла поцелуями. Его веки распухли и отяжелели, из носа текло.

Я дала ему свой платочек и заставила сесть. Его одежда была смята и, конечно же, он был небрит. Я не смогла противиться искушению подразнить моего милого. Ко мне потоком вернулось мое желание любить. Мне было больно до дрожи, потому что он мне не отвечал. Я сжала боль в своем сердце. Моя кровь бушевала радостью власти. Я держала его в своих руках. Одно крохотное усилие, и он был мой. Мне не хватило выдержки насладиться до конца. Жалость и нежность наполнили мои глаза слезами и я отсыпала ему дозу тускло белого чародейства.

Он втянул ее в летаргическом оцепенении, словно человек потерявший надежду на жизнь, и все таки принимающий по привычке свои лекарства. Постепенно он стал отходить, но едва пришел в себя только после третьей дозы.

Я тоже приняла одну, не потому, что мне это было нужно, а чтобы составить ему компанию. Я отправила его побриться и купить свежее белье.

Написание этого дневника наполняет меня причудливым восторгом. Теперь я знаю причину, и это меня слегка возбуждает. Все дело в случайной фразе Царя Лестригонов: «Ваш магический дневник».

Я много флиртовала с Царем, однако все это было по большей части кокетством. Многое в этом мужчине мне не нравится.

Клянусь Юпитером, и я знаю по какой причине. Все от того, что я чувствую, как он презирает меня интеллектуально, и еще потому, что я его уважаю. Несмотря на мою неприязнь, я рвусь показать ему, что, в конце концов, я не такая уж дрянь.

Он заставляет своих учеников вести вот такие магические дневники. Я ощущаю себя участницей соревнований, и, кажется, мне удалось сотворить кое что поинтереснее того, что делают другие, кто бы они ни были.

А вот и Питер Пен. Он так и не состарился...

Мы роскошно покушали в милом старом кафе. Царь Лестригонов подошел к нашему столику, но произнес всего несколько слов.

- Итак, вы его раздобыли, как я погляжу.

Коки тут же дал ему отпор.

- Чертовски не хочется подорвать вашу репутацию пророка, господин Царь, но вынужденная остановка не есть остановка. Я его раздобыл, как вы сказали, и теперь, с вашего любезного позволения, намерен продемонстрировать, что остановиться мы можем.

Манеры Царя Лестригонов изменились в мгновение ока. Его пренебрежительная усмешка превратилась в весеннюю зарю.

- Вот это разговор, - одобрил он. - Я рад, что вы уловили идею. Не подумайте, что я пытаюсь вас отвлечь, но если это окажется для вас труднее, чем вы воображали, не сочтите за унижение прийти ко мне! Я и в самом деле могу дать несколько приличных советов.

Я была рада, что Питер принял добрую порцию. Будучи в хорошей форме, он осознал, я полагаю, что дело это серьезное. Мы могли столкнуться с препятствиями.

23 Августа

Что за чудо была эта ночь!

Мы продолжали довольно усердно принимать героин. По моему мнению, кокаин его портит. Наша любовь расцвела так свежо, точно была сотворена заново. Мы впали в безграничное блаженство!

Проснись, проснись навсегда!
Бодрствуй, как никогда
Пока сон - возможный конец,
Проснись в пустоте, в этой бездне.

Однако проснуться следует не в тех неописуемых муках души и тела, о которых пишет поэт. У этого спокойствия нет формы. Зато есть любовь! Мы никогда так раньше не любили. Мы оскверняли любовь грубостью тела.

Тело - инструмент бесконечных наслаждений; но возбуждение и желание портят их утонченность. Мы чувствовали каждый свой нерв до тончайшего волокна. Для этого надо прилагать немыслимые усилия, чтобы воздержаться от движений.

Под Г. хочется чесаться, и это доставляет бесконечное удовольствие. Но это всего лишь остатки животной потребности.

Немного погодя приходит способность наслаждаться уже одним ощущением, от которого хочется чесаться. Это безличное блаженство совершенно неописуемо и неописуемо совершенно.

Мне не по силам измерить величие моего ума, но я могу отметить изменение в целом его характера.

Я пишу эти строки, находясь в состоянии записывающего ангела. Я проживаю в вечности, и временные предметы превратились в докучные и глупые символы. Мои слова - покровы моей истины. Но я испытываю вполне определенный восторг, заполняя сей дневник.

Царь Лестригонов постоянно пребывает в основании моего мозга. Он - Юпитер, и я проистекла из его мысли; Минерва, Богиня Мудрости!

Самые грандиозные в жизни события - это недостойные мелочи. Мои возвышенные понятия так и носятся из никуда в никуда. За моим членораздельным гимном стоит незапятнанное безмолвие.

Я пишу не по какой либо причине; даже не для себя; это автоматическое действие.

Я - дитя первенец Царя Лестригонов, рожденный без матери. Я есть эмансипация его сущности.

Целую ночь я лежу не шевельнув и мышцей. Близость моего супруга окончательно дополняет магнетическое поле нашего уединения. Действие, слово и мысль в равной мере упразднены. Элементы моего сознания вовсе не являются мной. Они были лишь искрами, высеченными из наших Сущностей. И обе они были единой Сущностью, что и есть целое. Всякое позитивное выражение этого было при необходимости частичным, неполным и неадекватным. Звезды - это несовершенство Ночи; но по крайней мере эти мысли несоизмеримо быстрее и яснее всего другого, о чем я думала всю мою жизнь.

Если мне когда нибудь придется очнуться - кажется, этому никогда не суждено произойти - я не смогу разобрать эту запись в дневнике. Она написана не с целью быть разборчивой или с каким либо другим намерением. Сама идея наличия цели вообще ниже всякого презрения. О таких вещах могут мечтать только человеческие существа.

Как может иметь намерение высшее существо, обитающее в Вечности? Абсолютное, всецелое не может измениться; как же тогда оно может желать перемен? Оно действует в согласии со своей природой; но всякое такое действие не дает никакого эффекта. По существу это иллюзия; и чем глубже проникаешь в свою Сущность, тем меньше такие иллюзии оказывают на тебя влияние.

Пока длилась ночь, мои изысканные эмоции беспокоили меня все меньше и меньше. Я чувствовала, что в восхищении растворяюсь в отсутствии вмешательства в безмятежность моей души...

Думаю, эта запись напомнила мне о том, что я почитала за реальность. Пора было выйти к ланчу. Роскошная летаргия казалась мне непреодолимой...

Нет, это не голод; скорее привычка. Некий инстинкт, нечто темное и непристойное - память затаившегося животного побуждает вас подняться и выйти. Уклониться от этого можно приняв три или четыре малые дозы в быстрой последовательности. К. подошел бы лучше, но у нас его нет совсем.

1 Сентября

Столетие пролетело за столетием! Эти грязные апартаменты оказались Эдемом без Змея. Мы жили в невинном Неведении; без трудов, без мыслей. Мы даже не ели, ничего, кроме легких завтраков, которые приносила хозяйка.

Мы ее, между прочим, напугали. Она не может или не хочет доставать нам ни Г., ни К. А девушка морфинистка пропала.

Я не уверена, да это и неважно, но по моему домохозяйка - я никак не запомню как зовут эту бабу; она напоминает мне о наших ужасных днях в Неаполе - рассказала нам, что эта морфинистка своровала в магазине кое какие вещи и угодила в тюрьму. Это большая неприятность, потому что из за нее мне пришлось одеться и навестить Мэйбел. На мою удачу она оказалась дома и у нее было полно того, что я хотела.

Наверное мы очень быстро увеличиваем дозу; но в этом я не вполне уверена, так как мы за этим не следим, да и за днями тоже. Считать вещи - какое презренное занятие! Чувствуешь себя таким униженным. Разница между духом и материей конечно же в этом. Быть ограниченным - это скотство!

Петушок соглашается со мной на этот счет. Он считает, что я сочиняю в некотором роде чудесные штуки. Но как только дело доходит до обыденных дел, мы то и... все время ссоримся. Цапаемся из за ничего. Причина очевидна.

Потребность в разговоре разрушает симфонию тишины. Нестерпимо, когда тебя прерывают; а тебя перебивают, даже попросив передать сигарету.

Я не собиралась больше беспокоить себя походами в город, поэтому я заставила Мэйбел отдать мне все, чего ей не жалко. Она пообщала достать еще немного и прислать это к следующему воскресению...

Нам обоим нездоровится. Возможно эта темная, грязная комната с ее дурной атмосферой и уличный грохот действуют мне на нервы.

Мы могли бы уехать в Барли Грандж, но это чересчур хлопотно. Кроме того, этим можно разбить чары нашего счастья. Это нас обоих немного пугает.

Однажды такое уже было, и мы совсем не хотим рисковать. Нужно быть умелым рулевым, чтобы держаться избранного курса. Например, однажды вечером мы приняли слишком много, и этим довели себя до тошноты. Потребовалось три, а то и четыре часа, чтобы выйти, и это был абсолютный Ад. Временами в моем сердце поселяется страх. Конечно прекрасно, что у Питера есть познания в медицине. Он сходил и принес немного стрихнина, и с его помощью привел меня в порядок.

Шампанское изрядно содействует Г. Но вы не должны пить его залпом. Его нужно пить медленно, глоточками - в этом все дело. Это помогает вам шевелить руками. Мы отправили мальчика, и теперь у нас есть три дюжины маленьких бутылочек.

5 Сентября

Этот мир - свинья. И он сует свое рыло, куда его не просят. Мы исчерпали кредит в банке. Коки был вынужден написать мистеру Вольфу.

- Когда же это кончится! - восклицал он. - Дело доходит до ругани в Храме Божьем!

Отблеск былого Питера Пена!

8 Сентября

Хозяйка говорит, что сегодня вторник, а у нас осталась до ужаса мало денег. Почему люди не сдерживают обещаний? Я уверена, что Мэйбел сказала: «В воскресенье».